— Спасибо вам...
Первым взобрался на шхуну Юра и, склонившись над бортом, протянул руки:
— Нина, я помогу тебе.
Когда девушка ступила на палубу, Юра сказал:
— Иди в кубрик, мы привяжем шлюпку.
Нина осторожно пошла вдоль борта к своему кубрику. Вот уже тускло блеснул медный поручень, Нина поставила ногу на первую ступеньку, и в это время чья-то тяжелая рука легла на ее плечо. Нина замерла, потом медленно повернула голову: на нее строго смотрел Шорохов.
Нина сразу вспомнила, как Иван Глыба говорил Саше о шкипере: «Черт его знает, что это за человек! При Советской власти числился врагом народа, при немцах числится капитаном. Скользкий, наверно, человек, как угорь... А в общем, поживем, увидим».
Нина хотела подать какой-нибудь знак Саше и Юре, предупредить их, но было уже поздно: ничего не подозревая, ребята приближались к кубрику. А когда увидели Шорохова, растерялись и стояли, не произнося ни слова.
Шкипер спросил:
— Катались?
— Да, катались, — ответила Нина.
В это время с баржи высоко-взвилась ракета, и длинная очередь из автомата прорезала тишину.
Шкипер ногой толкнул дверь в кубрик, приглушенно крикнул:
— Живо вниз!
Ракеты вспыхивали одна за другой, и море, казалось, зажглось тысячами огней. В порту стреляли из автоматов и винтовок, длинный луч прожектора шарил по морю, но там только темные волны одна за другой катились на берег, неласковые и угрюмые.
Фриц Люмке выскочил из каюты с пистолетом в руках и, увидев шкипера, спросил:
— Что есть?
Шорохов пожал плечами.
А потом, когда море погасло и Фриц Люмке, не разряжая пистолета, ушел к себе, шкипер спустился в кубрик и сказал, словно обращаясь к самому себе:
— Хорошо, что сегодня никто из команды не покидал шхуну. В порту, кажется, что-то случилось.
Разыскивая Артема Николаевича и тех, кто его освободил, гестаповцы заглянули и на шхуну. Команда была вся в сборе, шкипер отдавал последние распоряжения перед выходом в море. Фриц Люмке стоял на палубе, держа в руках часы. Было половина пятого.
Ветер не спадал, но и не усиливался. Горизонт на востоке не предвещал шторма, и Шорохов не хотел отменять первый рейс. Когда трое гестаповцев поднялись на шхуну, шкипер из рубки крикнул Глыбе и Саше:
— Поднять кливер!
Но в ту же секунду немецкий офицер приказал:
— Отставить!
Фриц Люмке представился и вытянул руку:
— Хайль, Гитлер!
Офицер небрежно отстранил его и направился в общий кубрик. Сопровождавшие его гестаповцы остались на месте, держа автоматы наготове.
Прошло минут десять. Наконец из кубрика донесся грубый, властный голос:
— Люмке!
Чуть не сбив с ног одного из гестаповцев, Фриц Люмке бросился к кубрику. Он даже не почувствовал изрядного пинка, которым гестаповец наградил его вдогонку. Прогрохотав по трапу, Люмке застыл перед офицером.
В кубрике все было перевернуто вверх дном. На полу валялась гитара, матрацы и распоротая подушка. На столе лежал немецко-русский словарь, в некоторых местах переложенный засохшими лепестками розы.
— Должность? — спросил у Фрица офицер.
— Что? — не понял Люмке.
— Должность, болван! — Офицер свирепо взглянул на Фрица и длинно выругался.
— Я — второй адъютант помощника коменданта лейтенанта Штиммера, — заикаясь от страха, ответил Люмке. — Прислан сюда для наблюдения за русскими рыбаками.
— Где провел ночь?
— На шхуне, господин капитан.
— Команда? Что?
— Где была команда, идиот? И не трясись, как студень на блюде.
— Команда никуда не отлучалась, господин капитан.
— Вызвать сюда всех!
— Слушаюсь, господин капитан!
В кубрик спустились шкипер, Юра, Саша, Нина. При тусклом свете коптилки лица их казались бледными и худыми. Стуча деревяшкой, Глыба подошел к столу, за которым сидел офицер, и сказал:
— Не поймали еще рыбки, господин немец. Приходите завтра.
Капитан мельком взглянул на него и коротко бросил:
— Дурак!
Он никому не задавал никаких, вопросов, ни с кем не разговаривал, только приказывал смотреть на него. Смотреть долго, прямо в глаза. Этот немой допрос напоминал сеанс гипноза. У капитана Мауэра были большие выпуклые глаза, с чуть заметной желтизной на белках. Темные зрачки, казалось, то расширялись, то вдруг сужались, и от этого красивое, энергичное лицо немца мгновенно преображалось. То оно было злым, то хитрым, то добродушным и располагающим к доверию.
Нина смотрела в эти глаза, а в уме повторяла одно и то же: «Не думай о том, что было ночью. Просто смотри в эту наглую морду, с кем-нибудь сравнивай». Она почему-то начала сравнивать лицо капитана с лицом Юры. Такой же ровный, красивый нос, немного похожие губы и лоб. А глаза? Вот зрачки сузились, веки чуть дрогнули, и ей показалось, что немец задает вопрос: «Где ты была этой ночью?» У Юры тоже темные зрачки. Но сколько в них всегда тепла! И как можно сравнивать Юру с этим фашистом! Ей захотелось, очень захотелось заглянуть сейчас в большие, добрые глаза Юры. Она представила их и улыбнулась...
Капитан спросил:
— Чему фрейлен улыбается?
— Господин капитан так смешно смотрит, — ответила Нина. — Будто он гипнотизер...
Капитан с явным неудовольствием отвернулся в сторону, спросил:
— Вы есть, рыбачка?
— Я люблю море, — улыбнулась Нина. — Очень люблю море...
Сеанс «гипноза» окончился. Команда удалилась, в кубрике остались только Люмке и капитан. Еще тогда, когда Мауэр узнал, что ефрейтор ночью был на шхуне, он подумал: «Искать надо не здесь». Теперь он в этом убедился окончательно.
Он встал, бросил:
— Ну?
Люмке вскочил, вытянулся.
— Я вас слушаю, господин капитан!
Офицер за отворот пиджака притянул к себе Фрица, свирепо на него посмотрел:
— Слушай, Люмке! Ты будешь следить за каждым шагом своих рыбаков, ясно? За каждым шагом. И если что-нибудь заметишь...
— Так точно, господин капитан!
— Смотри, Люмке... Я верю тебе и советую оправдать это доверие... Ты все понимаешь, Люмке?
— Так точно, господин капитан...
*
— Поднять кливер!
Косой кливер захлопал по ветру, потом надулся, и нос шхуны начал медленно отклоняться в сторону.
Закрепив шкот кливера, Глыба и Саша перешли к фок-мачте. Фок был тяжелый, густо просмоленный, и Юра тоже стал рядом с Иваном, чтобы помочь. Глыба покосился на него, но ничего не сказал. Втроем они быстро подняли парус, и туго натянутая якорная цепь сразу ослабла.
