«Ну разыграл когда-то. Было, — думал Кекушев. — Но сейчас-то не до того. Кончаются продукты… Надо предпринимать что-то решительное. А Фарих… Рассуждать мне легко, а Фарих отвечает за всех и за все… Да, дело здесь не только в боязни, что я его разыграю. И настаивать бесполезно. Гордиенко, тот тоже пытался спорить, но перед ним теперь молча кладут „Астрономический ежегодник“. И он замолкает».
Кекушев пошел прочь от палатки.
* * *
Все возлагали надежду на прилет машины из бухты Тихой. Но пурга сменялась густыми туманами.
На месте вынужденной посадки было мертво. Только дымки — и всего-то три — говорили, что тут теплится жизнь.
Как-то вечером Фарих вел очередной разговор с базой на Рудольфе.
К микрофону подошел руководитель поисков самолета Леваневского, начальник полярной авиации Марк Иванович Шевелев:
— Как дела, Фабиан Брунович?
— Да как и вчера, когда разговаривали, как неделю назад…
— Продукты кончаются…
— Кончаются, Марк Иванович.
— Не горюйте!
— Держимся…
— Вы где-то совсем рядом. Все время отличная слышимость, как на полигоне.
— Мы рядом, Марк Иванович, на острове Джексона.
— Подожди, подожди, Фарих… Есть идея!
— Слушаю, Марк Иванович.
— Завтра, если будет ясная погода, мы зажжем на куполе Рудольфа прожектор. Он в миллион свечей. Его и за восемьдесят километров можно увидеть. Следите за его вспышками. Засеките азимут луча. И мы прилетим.
— Гора с плеч, Марк Иванович! Коли увидим…
— Увидите, увидите, Фабиан Брунович!
— Меня эти приборы да споры штурманов скоро с ума сведут.
— Следите за вспышками. О времени договоримся завтра.
Безоблачная ночь выдалась только через неделю. По радио было назначено время, когда вспыхнет прожектор.
Все столпились на леднике и уставились на север, где должен был находиться остров Рудольфа.
Назначенное время настало. Но вокруг стояла тьма полярной ночи. Ни проблеска.
Фарих обернулся к Кекушеву:
— Беги к радисту, скажи — ничего не видно. Или они запаздывают?
Ослепительный фиолетовый луч ударил в глаза Фариха. Он инстинктивно закрыл лицо руками. Словно от ожога подскочили остальные и обернулись.
Прищуриваясь, прикрывая ладонями лица, люди прыгали от радости.
— Видим! Видим! — орал в микрофон радист.
Часа через два у лагеря появились на тракторе инженер Владимир Гутовский и врач экспедиции.
Радость вызволения заставила всех на некоторое время забыть о просчетах штурманов и астронома, о том, как провела их суровая Арктика, как коварно поступила с навигаторами Альфа Кассиопеи.
На разгадку понадобилось очень много времени. А пока выяснилось, что песцы, которые бродили у лагерной помойки, — это собаки с базы на Рудольфе; «болид» оказался бортовым огнем парохода «Русанов», который привез продукты на зимовку.
А тайна коварства Кассиопеи? Это был не легкий орешек.
Начнем с того, что видимое нами положение звезд — отнюдь не истинное. Оно искажено под влиянием рефракции — преломления светового луча при его вхождении в среду с иной плотностью. То же происходит, когда мы смотрим на ложку в стакане с водой. Она будто сломана. Это тоже явление рефракции.
Чем плотнее среда, в которую входит луч света, тем это явление значительнее.
Под влиянием меняющейся температуры плотность слоев воздуха тоже меняется. Это вызывает существенные отклонения в преломлении света, идущего от звезд.
Так оно и получилось. Ошибка, которую допустили астроном и навигаторы, составляет примерно пятнадцать дуговых минут. Луч прожектора подтвердил правильность расчетов Федорова.
Коварство полярных звезд разгадано. Но в Арктике коварны не только звезды. Я, признаться, не помню такого полета в высокие широты, когда бы белое безмолвие не задавало мне очередной загадки.
Валентин АККУРАТОВ
КАК МЫ БЫЛИ КОЛУМБАМИ
В июньские дни сорок пятого года мы пытались найти тайную базу фашистского подводного флота, расположенную на одном из островов Земли Франца-Иосифа. Известно было ее название — «Кладоискатель». Отсюда гитлеровские пираты еще недавно нападали на караваны судов, шедшие Северным морским путем.
Враги не только отлично замаскировали свою базу, но и отменно хитрили. Они ни разу не напали на нашу метеостанцию в бухте Тихой, хотя она находилась километрах в семидесяти от их логова. Но тогда мы этого еще не знали и рыскали по всему архипелагу в поисках каких-либо следов.
Это была первая послевоенная навигация. Мы, полярные летчики, после долгого перерыва вернулись к мирным делам и радовались, как мальчишки.
Утром кто-то из «стариков», прилетавших, когда мы спали, появился в столовой и, увидев нас с Черевичным, припомнил:
— А, колумбы! Что вам база подводного флота? Снова, наверное, ищете свои острова, которые затерялись?
— Они не затерялись, — очень серьезно ответил Черевичный. — Просто у нас не было возможности отыскать их еще раз.
— Да не было островов! — «старик» незаметно подмигнул мне. — Ни «Запятой Черевичного», ни «Малого Чечина». Припорошило льдину песочком, когда еще стояла у берега, и все.
Предупрежденный подмигиванием, я должен был молчать или поддерживать «старика», но нервы мои не выдержали:
— Были острова! Они и сейчас есть!
Обиженный нарушением «правил» розыгрыша, «старик» заговорил всерьез:
— Э! Скольким верили на слово! А где они, эти земли Санникова, Макарова, Джиллиса? Вы сами их закрывали. Сами ставили на картах красные кресты. Может, я ошибаюсь?
Мы промолчали. Сказанное было правдой.
— Но ведь вы закрыли и остров Леди Гармсуорт. А он был нанесен даже на карты английского Адмиралтейства не как гипотетическая, а как настоящая земля. Или вы считаете, что первооткрыватель этого острова, Джексон, просто выдумал клочок суши?
Отбросив вилку, Черевичный полез в планшет и, порывшись в нем, достал аэрофотоснимок.
— Фотографию видели все, а вот острова, кроме вас, никто, — не унимался «старик».
Мы поднялись из-за стола насупленные, побрели к машине и ушли на поиски «Кладоискателя».
Нас прижало облаками к океану. Но под тучами видимость была отличной, до десяти километров. И в тот день, пять лет назад, погода стояла точно такая же. Все сегодня словно старалось напомнить нам о том дне, когда мы действительно почувствовали себя немного колумбами.
Это произошло 27 июня 1940 года. Тогда мы шли на «летающей лодке» «СССР-Н-275». Была горячая пора ледовой разведки. В те времена на всей трассе Северного морского пути работало всего три самолета. Экипажам изо дня в день приходилось летать по двенадцать-шестнадцать часов. Все наши заботы были направлены на одно — проводку кораблей.
