— Да, — проворчала Юни. — Псы умеют задурить голову, так что самого себя забудешь.
— Давно ли ты стала знатоком по псам? — Проворчала Фалитта, одновременно расплавляя средние звенья цепи.
— Лана помнит о них, — пожала плечами девушка, помогая мастеру Папулюсу подняться.
Так они и пошли наверх: Фалитта в обтягивающем ее наподобие второй кожи зеленом платье — после каждой трансформации в кобру, дочь богини неизменно оказывалась в этом виде. Потрепанная Юнона в окровавленном наряде: от нагрузки раны снова начали кровоточить. И королевский алхимик в тряпье и обрывком цепи на ноге, всей своей тяжестью виснущий на двух девушках. Цепь печально скрежетала при каждом шаге, мастер постанывал ей в такт, девушки зло сопели.
Охранявшие спуск в подвал стражники вначале оторопели: пришлось даже прикрикнуть, чтобы здоровые мужики забрали алхимика. Юни с тоской посмотрела на Фалитту, и та без слов махнула рукой, отпуская подругу.
Юнона птицей взлетела по лестнице к выделенным им покоям, не обращая внимания на шарахающихся от нее встречных. Рявкнула на служанку, требуя принести воды, и скребла, скребла, скребла мочалкой кожу. Когда в комнату ворвался взъерошенный Вервульф, чуть не закричала, а тот не мигая смотрел на рваную рану, расположенную совсем близко к шее. Названный отец ничего не сказал, даже не ругался. Только помог обмыть края раны, туго перевязал, а после обнял завернувшуюся в простынь дочь и долго держал, не выпуская.
— Прости, — тихо шепнула девушка. — У меня просто не было выбора.
Сейчас, когда рядом был большой и надежный Вервульф, ограждающий ее от любой опасности, можно было перестать быть сильной и снова стать самой обычной девчонкой, слабой, испуганной и хрупкой.
— Таков твой путь, — рука оборотня, гладившего ее волосы, чуть дрогнула. — Но я отдал бы жизнь, чтобы оградить тебя от этого.
— Ничего не изменить, — грустно усмехнулась Юни. — Все уже решено за нас.
Внутри поднялось недовольное тепло: половинка души негодовала. Да, не все прошло гладко, но Юни одержала победу. С чего вдруг такой пессимистичный настрой?
— Прости, — девушка отстранилась. — Мне нужно побыть одной. Иначе я совсем расклеюсь.
Юни подождала, пока за Вервульфом закроется дверь, быстро оделась в чистое платье и выскользнула из комнаты.
Теперь, когда запал прошел, навалились усталость и какое-то нехорошее чувство. И можно было сколько угодно повторять, что все сделано правильно, но горький привкус чужой плоти на языке так и не проходил.
Никогда раньше Юноне не приходилось убивать. Растерзанные под влиянием проклятья овцы не в счет.
Каменные стены давили, и девушка поспешила ускользнуть из крепости. Проходя мимо недавнего пепелища, где уже поднялись тонкие молодые деревца, Юни тихо шепнула «спасибо». Шорох листьев при полном отсутствии ветра свидетельствовал, что хозяйка рощи ее услышала.
Залитый солнцем пригорок, не заметный для часовых на притаившихся за изгибом рощи смотровых башнях, порос короткой шелковистой травой. Юнона осторожно легла прямо на зеленый ковер, вытянулась и закрыла глаза.
Солнечные лучи припекали, земля была прогретой, но девушку все равно потряхивало от поселившегося после подвала озноба. Юни сорвала травинку и закусила стебелек, но тут же выплюнула — трава тоже отдавала горечью.
И половинка души как назло куда-то пропала, и внутри опять расползалась ноющая пустота.
Послышался шум: кто-то бежал со стороны Блэкстона.
— Вот ты где! — С облегчением выдохнула Ара, переходя с бега на шаг и присаживаясь на траву рядом.
Юни махнула рукой в пародии на приветственный жест. Видеть никого не хотелось, тем более держать лицо перед всегда собранной и уверенной охотницей просто не осталось сил.
— Как ты? — Напряженно спросила Ара.
— Жить буду, — с показной беззаботностью девушка пожала плечами и тут же поморщилась: рана отозвалась острой болью.
— Ну почему, — простонала Ара. — Почему, Юни, ты вступила в бой сама?! Почему не обратилась ко мне или к Вервульфу, к тем, кто старше и опытнее? Чем ты думала, выходя против пса с двумя кинжалами?!
— Это мой долг, — ответ Юноны прозвучал резче, чем следовало, но ни чужие нотации, ни жалость ей сейчас не были нужны.
И без того было плохо.
— Сильно испугалась? — Ара искоса посмотрела на подругу.
— Я себе противна, — фыркнула девушка. — Я стала… грязной. И водой эту грязь не смыть.
Охотница молча положила ей ладонь на плечо. Она не лезла с утешениями, наверное, поэтому Юни с грустью призналась.
— И тошнит еще. От этого проклятого горького привкуса.
Рука Ары дрогнула.
— Юни, — напряженно проговорила она. — Скажи мне, пожалуйста, как ты сумела одолеть пса?
— Я его загрызла, — усилием воли Юнона заставила свой голос звучать ровно. — И знаешь, что самое мерзкое, Ара? Что при необходимости я убью снова.
Ара долго молчала, но потом сказала вовсе не то, что Юни ожидала услышать после такого признания.
— Ты должна была позвать на помощь. Волки охотятся стаей.
— Я никогда не буду в стае, Ара, — горько усмехнулась Юнона. — Не судьба.
— Даже и не знаю, что сейчас в тебе говорит, — холодно отозвалась Ара. — Гордость или желание выпендриться. Но если по-другому ты не слышишь… Юни Герр, названная дочь Вервульфа, я запрещаю тебе рисковать жизнью.
Голос охотницы вибрирующими нотками отозвался глубоко внутри, холодом пробежал вдоль позвоночника. Ощущение было неприятным, пожалуй, даже более неприятным, чем хруст чужих костей под ее собственными клыками.
— Ара, — Юнона повернула голову и криво усмехнулась. — Прости, но не родился еще тот оборотень, что способен мне что-либо запретить.
Несколько секунд Ара недоуменно смотрела на нее. Юнона вздохнула, мягко высвобождаясь из объятий подруги. Уже, наверное, бывшей подруги — достаточно вспомнить Бланку.
Девушка решительно поднялась, потянулась всем телом и стремительно сменила обличье. Прокушенное плечо снова обожгло, но, игнорируя боль, волчица искоса посмотрела на охотницу.
Выражение лица той было странно сосредоточенным. Отсутствовала неловкость, не было и следа неприязни. Охотница протянула руку и погладила прижавшую уши Латону.
— Ты тоже, — выдохнула она. — Тьма Изначальная, ты тоже!
Ара вскочила на ноги, замерла на секунду и молниеносно превратилась в волчицу. Крупную — в холке не уступающую Латоне, изящную и поджарую с густой снежно-белой шерстью. Пылающий ослепительным серебром мех был так похож на шкуру самой Латоны, что на миг той показалось, будто она смотрит в зеркало на свое отражение.
