— Новенькая!
На звук её голоса торопливо вышли две молодые служки, также в одинаковых чёрных одеждах. Одновременно низко склонились. Одна пробормотала:
— Слушаем, сестра Ксаверия…
— Ты — к госпоже метрессе, — распорядилась Ксаверия, — а ты — отведёшь новенькую в мыльню.
Адонию привели в гулкое, с холодным каменным полом помещение. От двери протянулся ряд осклизлых, тёмного дерева лавок, дальше стояли несколько невысоких бочек, и наконец, у дальней стены, где была ещё одна дверь, высился огромный железный котёл, под которым горел огонь. Стылую, несмотря на огонь, мыльню наполнял запах дыма, дёгтя и сырого застарелого дерева. Над котлом, на деревянной площадке с лесенкой и перильцем стояла согнутая, хотя и без явного горба, служка и медным, на длинной и толстой ручке, красновато поблёскивающим черпаком доставала из котла дымящуюся горячую воду и сбрасывала её в чан с белым бельём.
— Раздевайся, — приказала Адонии приведшая её в мыльню девушка. — Одёжку сложишь вот здесь.
Она указала на мокрую лавку и, сменив на помосте горбунью, принялась лить воду в порожний, меньший по сравнению с бельевым, чан. Разбавив воду до приемлемо тёплой, она обернулась и ободряюще произнесла:
— Что же ты не раздеваешься? С дороги обязательно вымыться надо.
— Где мама? — вместо ответа спросила Адония.
— Ах, вот как, — послышался вдруг от двери холодный, низкого тембра, неласковый голос. — Маму ей захотелось… А что это за мерзость такая?! Ты почему в мужской одежде?! Быстро снимите с неё эту мерзость!
Словно большие чёрные птицы, метнулись к Адонии служительницы пансиона, стащили с неё и сбросали на лавку предметы мальчишеского облачения и, схватив за ручонки, потащили, почти понесли Адонию к чану.
— Дёготь лить, донна Бригитта? — торопливо спросила одна из служек, закручивая обнажённой по локоть рукой воду в чане.
— Это же надо — вырядиться в мужское! — подходя ближе, гневно выговорила среднего роста, с властным взглядом тёмных глаз, с очень смуглым лицом дама. На голове у неё был высокий, сильно крахмаленный белый колпак. — Маленькая ведьма! — И, глянув на послушницу, приказала: — Лить дёготь. И побольше. — Затем, переведя взгляд на Адонию, брезгливо спросила: — У тебя вши есть?
— Что такое вши? — вздрагивая от прохлады, спросила Адония.
— Вот вам, — на мгновенье вознесла руки к закопчённому потолку донна Бригитта, — ещё одна дворяночка. — И громко распорядилась: — Обрейте её. Даже если вшей нет.
— Где мама? — спросила, охватывая себя за плечи, Адония.
— Ещё раз услышу про маму, — вытянула в её сторону смуглый палец метресса, — принесу розгу.
— Что такое розга? — тут же спросила девочка.
В этот миг одна из служек ладонью, как бы невзначай, закрыла неосторожной пришелице рот и поместила её в купальный чан.
— Напрасно стараешься, сестра, — холодно проговорила метресса. — Пусть эта дворяночка сразу покажет весь свой норов. Будем знать, с чем иметь дело.
— Она же такая маленькая, — виновато пробормотала девушка. — Она сама не понимает, что говорит.
— Я понимаю! — заявила набрасывающая на себя тёплую воду Адония.
— Как твоё имя? — зловеще вопросила метресса.
— Папа звал меня Адам, — сказала девочка. — Когда он придёт?
— Твой папа никогда не придёт. Он умер, и его закопали в землю.
— А где мама?
— Я предупреждала тебя! — скорбно сложила перед собой ладони метресса и вышла.
— Молчи, деточка! — горячо зашептала девушка. — Потом, когда ляжешь спать, я тебе расскажу, как себя нужно вести, а пока молчи, не зли её! Делай всё, что она велит! Она ведь и в чулан запереть может…
— Что такое чулан?
— Очень плохое место. Там холодно, страшно, и крысы.
— Наша собака однажды поймала крысу! Такую серенькую. Мне её было жалко.
— Хорошо, хорошо. Какие у тебя чудесные волосы! Как будто бы золотые. Вот что действительно жалко…
Через полчаса Адония, с обритой наголо головой, кутаясь в кусок грубого полотна, подошла к лавке — одеться. Но вместо её привычной одежды на сырой плахе лежали белая ночная рубашка и длинное серое платье.
— Я не хочу это надевать, — сказала, вцепившись в банную ткань, Адония. — Где мой камзольчик?
— Ты спрашивала, что такое розга, послышался вдруг знакомый уже голос.
Донна Бригитта быстро приблизилась, вскинула одну руку, чтобы придержать высокий колпак, а второй вскинула гибкий прут — и со свистом опустила его наискосок на мокрую спинку девочки. Адония вздрогнула, зашипела от боли — но не заплакала. Она лишь подняла личико и посмотрела на внезапную повелительницу своей жизни — с безмерным удивлением в маленьких синих глазах.
— Не смей на меня смотреть! — прошипела метресса. — При встрече со мной ты должна смотреть в пол! Под ноги!
— Мама добрая, — вдруг громко произнесла девочка, упрямо глядя вверх, — а ты — злая!
Стоящая рядом служка вздрогнула и отвернулась. Донна Бригитта, скривив лицо, взвесила в руке прут. Сказала, пристально глядя на стоящую перед ней трёхлетнюю девочку:
— Ты определённо желаешь, чтобы я стала твоим врагом. Напрасно. Я слишком страшный враг.
И, привычным движением заложив розгу под мышку, повернулась и вышла.
— Быстрее, горе моё! — забормотала, пристанывая, служка и принялась облачать Адонию в серый приютский наряд.
Одев девочку, она повела её по длинному сумрачному коридору.
— Сейчас тебя покормят, — торопливо втолковывала она на ходу, — потом я отведу тебя к остальным воспитанницам, будешь знакомиться. У нас тут много девочек, и есть даже такая же маленькая, как ты. Её зовут Ровена. И, когда вы подружитесь…
Но закончить фразу ей не пришлось. Откуда-то из бокового закоулка выбежала та служительница, что недавно испугала Адонию своей бородавкой, и, присев, быстро спросила:
— У твоей мамы какое было самое любимое платье?
— Ой, белое! — радостно воскликнула девочка. — И с розовыми цветами!
— А какие у неё были волосы?
— Ой, чёрные! Она здесь? Она приехала? Где она?
— Узнаешь, когда покормят, — бросила через плечо служительница, спеша назад, в закоулок.
Адония не замечала больше ничего вокруг — как обставлена столовая, кто готовит пищу, чем её кормят. Она торопливо жевала, так же торопливо глотала. Спустив одну босую ножонку и касаясь пальчиком пола, она неотрывно смотрела на дверь. Наконец все предложенное было съедено, но вести к маме ее не спешили. А были вокруг какие-то шаги, шуршание, шёпоты.
И вот пришла, запыхавшись, служительница с бородавкой и призывно махнула рукой. Адония, скользнув с лавки, со всех ног бросилась к ней.
