— И зачем в поездки патрульные таскают ключи с собой?
Но, рассмотрев разводной ключ, Тюрин внезапно бросил его на землю, будто это была змея.
— Валентин! А ключ-то ведь не наш!
Вот это открытие!
Места в этой части Ямала — первобытно-первозданные, почти нехоженные. Связисты знали, что лишь ненцы забредают сюда во время летних откочевок, и то не часто. Но сейчас они уже откочевали на юг. К чему им разводные ключи? Выходит, здесь побывали не ненцы, а немцы?
Только сейчас Гальченко заметил, что земля между кочками довольно плотно утрамбована.
Гальченко прошелся вдоль площадки, внимательно глядя себе под ноги. Внимание его привлекло ярко-синее пятно на желто-белом фоне. Тюбик с зубной пастой? Он поднял, этот тюбик.
— Брось! — сердито сказал Тюрин. — Вечно у тебя привычка за все руками хвататься. А если это особая минка такая? Брось, говорю тебе!
Но это была не минка, и не зубная паста. На синем тюбике Гальченко прочел: «Kase», то есть сыр. Вот как? Стало быть, немецкое командование снабжает своих моряков сыром-пастой в оригинальной упаковке? Гальченко посильнее надавил на тюбик. Из него поползла желтая масса. Он не удержался и попробовал ее, не обращая внимания на грозное предостережение Тюрина. Правильно! И на вкус — сыр!
Тюрин, подняв с земли, показал Гальченко обтирку из ветоши. Последняя неопровержимая улика! Совсем недавно, несколько дней или часов назад, здесь побывала вражеская подлодка!
Не сговариваясь Гальченко с Тюриным бросились к шлюпке.
В этом, знаете ли, проявился безотказно действующий условный рефлекс, привитый на службе! Каждый связист, увидев или услышав что-то мало-мальски подозрительное, спешит сразу же, без промедления, доложить об этом на командный пункт.
Раскачав шлюпку, Тюрин и Гальченко сдвинули ее с места. Но вдруг могучая длань старшого простерлась над Гальченко и рывком пригнула к земле. Как подкошенные, оба связиста упали на землю неподалеку от шлюпки.
В трех кабельтовых от берега всплывала вражеская подлодка!
Путь в море перекрыт. Бежать в тундру на глазах у немцев? Бессмысленно. Всплыв на поверхность, они накроют с первых же залпов.
Гальченко не видел, как подлодка медленно приближается к Ведьмину Носу.
Мгновенье жизнь обоих связистов раскачивалась на острие. Но им повезло. Подлодка подошла к мысу с другой его стороны, и шлюпка не была замечена.
Некоторое время Гальченко лежал, слушая, как бешено колотится сердце и волны очень громко ударяют о берег.
Потом донесся лязг обрушившейся в воду якорной цепи. Ну так и есть! Подлодка стала на якорь в некотором отдалении от берега! По-видимому, немцы будут заряжать аккумуляторы. Кто-то, кажется еще на «Сибирякове», говорил, что они предпочитают проводить зарядку у берега — прячутся, что ли, в его тени?
Связисты лежали, почти слившись с землей, плотно вдавившись в нее всем телом. Она успокоительно дышала в лицо сырыми запахами мха и мокрого песка.
Вдруг Гальченко услышал плеск весел. Затем неподалеку раздались громкие веселые голоса.
В школе Гальченко, надо сказать, не пренебрегал немецким языком, как из нелепого упрямства и предубеждения делало большинство его сверстников.
Командир подлодки, судя по всему, решил пополнить запасы питьевой воды, а заодно дать возможность своей команде поразмяться.
Резиновый тузик сновал без остановки между берегом и подлодкой — сюда перевозил подводников, свободных от вахты, обратно — анкерки[8] с пресной водой.
С той стороны высокого мыса слышались топот, плеск воды, блаженное фырканье, словно стадо мамонтов пришло на водопой. Сгрудившись у лайд, подводники, вероятно, брызгали водой друг на друга, потому что кто-то взвизгивал и упрашивал тоненьким голосом: «Лос мит дэм, Оскар! Лос мит дэм!»[9]
На подлодке запасы пресной воды ограничены, и для умывания ее обычно не хватает. Знакомые офицеры-подводники рассказывали мне, что, отправляясь в плаванье, неизменно берут с собой большой флакон одеколона и два полотенца. А тут, понимаете ли, такая благодать — в тундре лайд без счету!
Напившись и умывшись, гитлеровцы затеяли игру в чехарду или в салки. Представляете? Земля дрожала от топота их сапог. И не удивительно! Подлодка — это же плавучий стальной коридор. В нем не больно-то разгуляешься и напрыгаешься! А у Ведьмина Носа — простор, солнце, свежий бодрящий воздух!
Ну подлинно подгадали наши связисты к самому шабашу ведьм!
«Но что произойдет, — думал Гальченко, — если кто-нибудь из этих беспечно орущих и хохочущих молодых парней, расскакавшись, приблизится еще метров на десять, заглянет невзначай по эту сторону высокого мыса и увидит нас и нашу шлюпку? Что тогда?»
Об этом, конечно, думал и Тюрин.
Он толкнул Гальченко в бок:
— Гранаты!
А сам, не оглядываясь, подтянул под правый локоть винтовку.
Гранаты лежали в шлюпке. Гальченко быстро сползал за ними и снова улегся рядом с Тюриным.
Его трясло от нетерпения. Живыми все равно отсюда не уйти. Скорей бы бой! Он представлял себе, как раскрасневшаяся харя появляется над кочками. Смотрит на советских связистов, продолжая улыбаться по инерции. И вдруг беззаботной, глупой улыбки как не бывало! Секунда замешательства и…
Воспользоваться этой секундой! Подняться во весь рост и забросать всю веселую бражку по ту сторону мыса гранатами, прежде чем гитлеровец успеет крикнуть, предупредить своих.
Не было бы старшого — Тюрина, наверное, Гальченко так бы и сделал. Глупо, конечно. Ну, разорвал бы в клочья нескольких гитлеровцев и сам бы погиб под пулями, а дальше что? Подлодка благополучно ушла бы в море, и на посту ничего бы не узнали о ней.
Старшой беспокоился о том же, о чем и Гальченко. Опять он толкнул его в бок.
— Слышь-ка! — зашептал Тюрин над ухом. — А ведь бодяга эта надолго!
— Какая бодяга?
— Заряжаться будут долго. Часа два-три, если не больше, протыркаются с этим.
— Ну и что?
— А то, что мотай-ка живым духом на пост! Доложить мичману про лодку!
— Как же я оставляю вас, товарищ Тюрин? Умрем, так вместе!
— Вишь ты: умрем! Кому это нужно, что мы оба умрем? Первую заповедь связиста забыл: «Что увидел, сразу о том докладывай!» Зачем немцы, по-твоему, у Ведьмина Носа околачиваются? Может, караван наш подстерегают?
— А вдруг они сунутся сюда?
— А вдруг да и не сунутся? Ишь, как распрыгались! И грязи много на мысу. Они же чистоплотные: не захотят грязь на сапогах в свою подлодку тащить. Ну, а уж если сунутся, так я же не один. Гранаты и винтовка — при мне! В случае чего я прикрою тебя огнем.
