— Исчезнуть можно и в братской могиле, которых вдоль берегов Сены больше чем достаточно, или за колючей проволокой американского или английского лагеря для военнопленных.
Генгенбах и Линдеман переглянулись.
— У меня нет ни малейшего желания подставлять свою спину под пули. К янки тоже не хочу. Я очень ясно представляю себе, что будет через несколько дней, — сказал Зеехазе и вдруг закричал: — В укрытие!
Неподалеку взорвался дымовой снаряд. Густые клубы дыма окутали местность. Застрочили пулеметы.
Линдеман взял на изготовку панцерфауст.
— До сих пор нам было так хорошо одним, а теперь вот противник вмешивается в наши планы.
— Если кто будет лезть на меня, пущу ему снаряд прямо в лоб, — пригрозил Зеехазе, устраиваясь поудобнее.
Пятеро немцев замерли на своих местах, плотно прижавшись к земле.
Через несколько секунд из белой пелены густого дыма показалась какая-то темная громада. Это был танк. Пройдя метров двадцать, он остановился и угрожающе пошевелил пушкой. Рядом с ним вырисовывался темный силуэт другого танка, который двигался прямо на пятерку немцев.
Генгенбах смотрел на Зеехазе, который припал к прицелу своего панцерфауста, ловя в визир ближайший «шерман». Прошла минута. Другая. Еще одна. Справа и слева появились новые танки. Они делали короткие остановки, выстреливали по одному снаряду и снова трогались в путь, пока не исчезали в дыму где-то в стороне.
Минуты казались вечностью. Когда последний «шерман» скрылся, Зеехазе опустил панцерфауст и вытер со лба пот.
— Почему ты не стрелял? — набросились на него остальные.
Зеехазе закурил сигарету, глубоко затянулся.
— Он же меня не трогал. Американец тоже хочет вернуться домой живым.
— Теперь противник зашел нам в тыл, — заметил Генгенбах. — Идут без пехоты, а? Кто знает, где теперь начнется заварушка.
Когда стемнело, эсэсовское командование отвело все свои боевые группы к руинам Эльбефа.
Противотанково-истребительные группы выдвинулись вперед. Рядом с пятеркой Клазена пристроился капитан-связист. Генгенбах с Зеехазе и Линдеманом окопались в огороде, с задачей поддерживать постоянную связь с полковником Венглином.
Сам полковник в ночь на 25 августа обосновался в подвале, который называли КП. До этого здесь располагался майор-квартирмейстер.
Венглин приказал своему денщику снять с него китель и подать воды для умывания.
«Я офицер генерального штаба, — думал Венглин, — полковник, но дослужиться до этого мне было нелегко. Побывал и на Восточном фронте. Всегда, можно сказать, лицом к лицу с противником, не то что господа сверху, которые в силу этого все еще полагают, что война не проиграна. Над ними не стреляют. А здесь? Все иллюзии давно превратились в дым».
Тактика, к которой прибегнул полковник фон Венглин, была проста: выдвинутые вперед части не смогут выдержать артиллерийского огня противника. Тем хуже для них. Те же, кто случайно уцелеет, окажется жертвой «шерманов» и «паттонов», от которых нечего ждать пощады. Обе перспективы одинаково хороши. Эсэсовцы за ночь наверняка переправили свои самоходки на противоположный берег реки. А подразделения, оставленные для прикрытия отхода, расположились в развалинах зданий. Следовательно, самое позднее к вечеру американцы должны быть здесь, как бы перекатившись через них.
А они — это сам полковник фон Венглин, майор-квартирмейстер и новый денщик полковника Бернрайтер. Парень он хороший, мухи не обидит. Со вчерашнего дня они условились покончить с войной. Им не придется выходить из подвала с поднятыми вверх руками и уж тем более не нужно будет сдавать город каким-нибудь американским офицерам. Куда проще раствориться в общей массе носящих военную форму людей и, не обращая внимания на обстоятельства, ждать завтрашнего дня.
А если все же какой-то американский солдат не посчитается с этим и пустит из своего «кольта» полковнику пулю в затылок? От одной только мысли об этом полковника бросило в дрожь. «Нет, янки этого не сделают, ведь мы, немцы, очень скоро понадобимся им для борьбы с русскими», — попробовал он себя утешить. Это ему удалось. Фон Венглин, разумеется, не мог знать, что еще 27 июля на специальном заседании комитета английского правительства обсуждался вопрос о послевоенном устройстве Германии. Принимавший участие в этом совещании начальник имперского генерального штаба фельдмаршал лорд Алан Брук сделал в своей записной книжке запись, которая была обнародована несколько позднее:
«Будет ли Германия раздробленной или она превратится в нашего союзника по борьбе против русской угрозы? Я бы предпочел второе. Германия уже не является бастионом Европы, им является Россия. К сожалению, Россия не является полностью европейской державой, однако она располагает гигантскими ресурсами и через какие-нибудь пятнадцать лет, вполне возможно, превратится в главную угрозу Запада. Именно поэтому и необходимо поддержать Германию, постепенно возродить и ввести в европейский союз».
Над окопом показалась голова Зеехазе.
— Господин обер-лейтенант, нам нужно немедленно бежать. С юго-запада идут танки противника.
— А ведь там как раз находятся Клазен и Мюнхоф, — заметил Генгенбах.
— Думаю, что их там уже нет. Один из танков выстрелил из пушки.
— Сидеть, словно мыши, — это неинтеллигентно.
Линдеман и Зеехазе горько усмехнулись в ответ на шутку командира батареи.
— Посмотрим, что делается на дороге; только близко друг к другу не подходить, соблюдать дистанцию!
Генгенбах вылез из окопа, пошел по запущенному саду, перелез через изгородь и побежал по открытому полю. Зеехазе и Линдеман следовали за ним, держась на некотором расстоянии.
Несколько «шерманов» в походной колонне двигались по дороге.
«Кромвелей» что-то не видно, — подумал Линдеман, — здесь их, видимо, меньше, чем в излучине Сены перед Руаном».
Вскоре они натолкнулись на жалкие остатки своей противотанковой группы. Догадаться, что здесь произошло, было нетрудно: сюда прорвались танки противника.
— Вперед, ребята! — крикнул Генгенбах.
Линдеман первым добежал до изгиба дороги. Среди развороченного снарядом асфальта лежал обер-ефрейтор, грудь его в семи местах была пробита осколками. А неподалеку, наполовину высунувшись из окопа, с закрытыми глазами, повернувшись в сторону Руана, лежал вахтмайстер Бретшнайдер. А Генгенбах думал, что он давным-давно перебрался на другой берег Сены.
— Безумие! — воскликнул Генгенбах. — Соберите ко мне всех, кто еще остался в живых! Под мою ответственность. Клазен и Мюнхоф отведут их отсюда в тыл. Я иду к полковнику. Встретимся там… — И он побежал, не обращая внимания на обстрел.
