– Выслушай меня, пожалуйста. Я запуталась так же, как и ты. Но я действительно часто думала о тебе с того момента, как увидела тебя на площади.
Он пристально смотрел ей прямо в глаза, и она заставила себя выдержать его взгляд.
– Ты напомнил мне о том, что я когда-то давно слышала от моей матери, – продолжала Ямина. – Она рассказывала мне, как впервые увидела моего отца – Бадра Хасана.
Джон Грант, ничего не говоря, приподнял подбородок.
– Она говорила, что он был самым красивым из всех мужчин, которых она когда-либо видела.
Джон Грант молчал, не сводя с нее своих карих глаз, и она вновь почувствовала, как кровь прихлынула к ее лицу.
– Ты красивый, заклинатель птиц, – сказала она. – Ты, возможно, даже самый-самый красивый, но я уже пообещала себя другому мужчине.
– Ну и где же он? – спросил Джон Грант. – Как получилось, что ты оказалась в тюрьме, в этой жуткой камере, если вы собирались пожениться? Где он, твой жених?
– Я полагаю, что он там, где находится всегда, – просто ответила она. – В своей постели.
Джон Грант посмотрел на нее с искренним недоумением, слегка втянув голову в плечи, и это движение напомнило ей движение черепахи, втягивающей голову в свой панцирь. От нелепости подобного сравнения она невольно рассмеялась.
– В своей постели? – переспросил Джон Грант.
– И я думаю, что ты можешь быть как раз тем человеком, который нужен мне, чтобы заставить его подняться.
Джон Грант чуть наклонил голову и теперь был похож не на черепаху, а на обиженного щенка. Ее сердце наполнилось желанием обнять его, но она удержалась.
– Если ты сможешь быть терпеливым, я попытаюсь объяснить, – сказала Ямина.
– Я слушаю.
Джон Грант лежал на спине в караульном помещении возле калитки в крепостной стене неподалеку от Калигарийских ворот. Прошло несколько часов с того момента, как он расстался с Яминой – по ее настоянию – и вернулся к выполнению своих обязанностей. То, что она ему поведала, показалось ему неправдоподобным, и если бы он услышал это от кого-нибудь другого, то решил бы, что это всего лишь выдумка. Хотя он был едва знаком с ней и его чувства все еще бурлили по причине ее кратковременной податливости перед его напором и желанием и последовавшим за ней быстрым отказом, Джон Грант испытывал необъяснимую потребность в том, чтобы верить этой девушке.
Сейчас, когда он лежал на своем тюфяке, набитом соломой, его мысли лихорадочно метались, заставляя его вновь и вновь возвращаться к ее истории. Желая как-то отвлечься от размышлений о трудном положении, в котором оказалась Ямина, он развел руки в стороны и прижал ладони к земляному полу. Затем, растопырив пальцы, юноша тихонько выдохнул и сконцентрировался на своем восприятии полета планеты в вакууме.
Ему показалось, что его желудок подпрыгнул внутри тела – так, как будто тело вдруг сорвалось с края скалы и полетело в пропасть. У него слегка закружилась голова, и он с волнением ощутил скорость несущейся в космосе планеты. Он привык к тому, что ощущение движения планеты во Вселенной всегда вытесняло все другие ощущения, завладевая им целиком и полностью. Но сегодня грохот и скрежет вращения Земли вокруг своей оси подавлял в нем все остальные ощущения с особой силой. Он осязал этот грохот и скрежет кончиками пальцев намного ощутимее, чем когда-либо раньше. Затем вдруг – с мощью, которая заставила его широко раскрыть глаза и сжать челюсти так сильно, что его зубы едва не вдавились в кости черепа – он почувствовал «толчок» в спину, похожий на удар лошадиного копыта.
В ушах Джона Гранта зазвенело. Он лежал тихо и неподвижно, боясь даже пошевелиться. За этим сильным «толчком» последовали другие, один слабее другого, пока наконец они не прекратились и единственным оставшимся ощущением была знакомая равномерная вибрация, чем-то похожая на подрагивание мышц от напряжения или от страха.
Джон Грант поднял голову и окинул помещение взглядом. Он не удивился бы, если бы увидел тут все в беспорядке – как результат землетрясения, – но все остальные, кто находился рядом с ним, спокойно спали. Он посмотрел на стол и обнаружил, что чашки и стаканы все еще стоят на своих местах и ничто из них не пролилось. Встав, он подошел к двери, оставленной открытой, чтобы внутрь попадал свежий воздух, и выглянул наружу. Несколько человек, судя по их внешнему виду воины, пересекали двор ярдах в ста от двери. Они тихонько разговаривали, и в их разговоре не было никакого волнения или беспокойства.
Растерявшись, но тем не менее оставаясь уверенным в том, что его ощущения были реальными и что это действительно произошло, пусть даже только он один и заметил происходящее, Джон Грант вернулся в караульное помещение и снова лег, надеясь все-таки уснуть.
Очень-очень далеко – за полмира от Великого Города, от Джона Гранта и Орлеанской девы, от девушки и искалеченного юноши – перестал существовать не известный ни одному воину Христову остров, от которого теперь не осталось ничего, кроме бездонного кратера, скрывшегося глубоко под волнами.
Самый сильный за десять тысяч лет взрыв превратил Куваэ – тихоокеанский остров, на котором жили несколько сотен людей, – в кучу развалин и обломков, взлетевших в небо и образовавших огромное пылевое облако, похожее на тень самой смерти.
Отныне деревья в лесах станут увядать, лишенные тепла солнечных лучей; посевы на полях будут повреждаться падающими с неба обломками; бури, селевые потоки и вьюги станут сметать с лица земли целые города и опустошать саму землю. Везде и всюду на сердца людей ляжет безграничная тень.
Пребывая в одиночестве в своей спальне, принц Константин чувствовал себя больным. Он проснулся еще до рассвета с ощущением, похожим на головокружение. Нечто подобное принц испытывал и раньше, но только это было давно, в первое время после того, как он повредил себе позвоночник. Он не мог даже представить себе, что могло стать причиной его физического недомогания, а потому решил, что легкое головокружение и подкатывающаяся к горлу тошнота вызваны беспокойством по поводу отсутствия Ямины.
Он провел оставшиеся часы этой бессонной ночи в мучительных размышлениях, пытаясь найти ответы на терзавшие его вопросы и обдумывая возможные последствия. Куда она исчезла? И почему? Он снова и снова вспоминал все то, о чем она рассказала ему, – о сожительнице императора и словах, которые та сказала. Нужно было, конечно же, принимать во внимание и запланированную свадьбу. Несмотря на все ее страстные заявления, все ее слезы и откровенные разговоры о том, как сильно она его любит и как сильно она хочет быть его женой, не увидела ли Ямина в конце концов, каковы реалии жизни? Правильно ли она оценила свое будущее, в котором ее ждет жизнь, поневоле посвященная мужчине, неспособному стоять, ходить, заниматься любовью и уж тем более зачать с ней детей, которых она вполне заслуживала? Отсутствовала ли она сейчас, за пару-тройку дней до церемонии бракосочетания, лишь потому, что видеть его и слышать его голос стало для нее попросту невыносимо?
