Начиналась вечерняя служба. Во двор вынесли клетку с длиннохвостым попугаем. И он, словно маленький ангел, подпевал монахам: «Кирие элейсон — Господи, помилуй…»
В такие моменты де л'Орме хотелось вернуться к Церкви или хотя бы в келью отшельника. Если оставить все как есть, то мир — избыток сокровищ. А если замереть, то вся вселенная — твой возлюбленный. Однако теперь уже поздно.
Сантос приехал в джипе, который дребезжал по кочкам высохшей грязи. Машина распугала стадо коз: послышался звон колокольчиков и стремительный топот. Де л'Орме слушал. Сантос приехал один. Он шагал широко и уверенно.
Попугай умолк. А пение монахов продолжалось. Де л'Орме не стал окликать Сантоса.
Через несколько минут Сантос сунул голову в келью:
— Вот ты где.
— Входи, — пригласил де л'Орме. — Я не знал, успеешь ли ты до заката.
— Успел, — сказал Сантос. — О, ужин! А я ничего не привез.
— Садись. Ты устал, наверное.
— Долго пришлось ехать, — признал Сантос.
— Ты был сильно занят.
— Приехал сразу, как только смог. Его уже похоронили?
— Сегодня. На кладбище.
— Все прошло нормально?
— Да, монахи похоронили его как своего. Томас бы одобрил.
— Мне он не особенно нравится. Но ты его любил, я знаю. Как ты тут?
— Отлично, — ответил де л'Орме.
Он заставил себя встать и обнять Сантоса. Запах молодого пота и Моисеевой пустыни был хорош. Сантос, казалось, всеми порами впитал солнце.
— Томас жил полной жизнью, — сказал Сантос.
— Кто знает, что еще он мог открыть, — заметил де л'Орме.
Он похлопал Сантоса по спине и разомкнул объятия. Осторожно опустился на трехногий деревянный табурет. Сантос положил сумку на пол и сел на табурет, который де л'Орме поставил с другого конца стола.
— А теперь? Что будем делать? Чем нам заняться?
— Давай есть, — предложил де л'Орме. — Обсудим планы за ужином.
— Оливки, брынза, апельсин, хлеб. Сосуд с вином. Приготовления к Тайной вечере.
— Хочешь смеяться над Господом — твое дело. Но над едой не смейся. Если не голоден, можешь не есть.
— Я просто пошутил, умираю с голоду.
— Там где-то и подсвечник есть, — вспомнил де л'Орме. — Наверное, уже темно. А вот спичек у меня нет.
— Еще только темнеет, — сказал Сантос. — Достаточно светло. Мне так больше нравится.
— Тогда наливай вино.
— Интересно, — размышлял Сантос, — что его могло сюда привести? Ты говорил — Томас закончил поиски?
— Теперь ясно, что он никогда бы не смог их закончить.
— И он что-то искал именно здесь?
Сантос явно был озадачен. Он и вправду не понимал, почему де л'Орме заставил его проделать этот путь.
— Думаю, он приехал ради Синайского кодекса, — ответил де л'Орме. Сантосу, конечно, известно про Синайский кодекс — один из древнейших списков Нового Завета. Он включает три тысячи свитков, но только некоторые из них хранятся в библиотеке этого монастыря. — Однако теперь я полагаю, что причина в другом.
— Да?
— Думаю, сюда его заманил Сатана.
— Сатана? Каким образом?
— Своим присутствием. Или посланием. Не знаю.
— Тогда у Сатаны артистичная натура, — заметил Сантос, прожевав кусок. — На гору Господа.
— Да, видимо.
— А ты не проголодался?
— У меня сегодня нет аппетита.
Монахи в церкви тем временем усердствовали. Их низкие голоса отражались от каменных стен. «Господи, помилуй. Господи, помилуй».
— Ты оплакиваешь Томаса? — спросил вдруг Сантос.
Де л'Орме не пытался вытереть катившиеся по щекам слезы.
— Нет, — ответил он. — Тебя.
— Меня? Почему? Я же здесь, с тобой.
— Да.
Сантос заговорил тише:
— Тебе со мной плохо?
— Дело не в этом.
— А в чем? Скажи.
— Ты умираешь, — ответил де л Орме.
— Ты ошибаешься, — с облегчением рассмеялся Сантос. — Я совершенно здоров.
— Нет, — сказал де л'Орме. — Я отравил твое вино.
— Что за шутка!
— Не шутка.
Сантос схватился за живот. Он поднялся, и ножки табурета со скрипом скользнули по плитам.
— Что ты сделал? — задыхаясь, спросил он.
Никакой трагедии. Сантос не упал на пол. Тихонько опустился на колени и улегся.
— Это правда?
— Да. Я подозреваю тебя в двойной игре еще с самого Боробудура.
— Что?!
— Это ты уничтожил изваяние. И убил беднягу охранника.
— Нет!
Протест Сантоса был всего лишь легким выдохом.
— Нет? Тогда кто же? Я — или Томас? А больше там никого не было. Кроме тебя.
Сантос застонал. Испачкает на полу свою любимую белую рубашку, подумал де л'Орме.
— Это ты стал уничтожать повсюду свое изображение, — продолжил он.
В ответ только затрудненное дыхание.
— Не могу объяснить, почему ты выбрал именно меня. Наверное, потому, что я мог свести тебя с Томасом. И я свел.
Сантос собрал последние силы, чтобы сделать вдох.
— … неправда все… — прошептал он.
— Как твое имя?
Но было уже поздно. Сантоса, или Сатаны, не стало.
* * *
Де л'Орме собирался бодрствовать рядом с телом всю ночь. Сантос был слишком тяжел, и старик не смог бы поднять его на скамью. Воздух совсем остыл; де л'Орме чувствовал, что засыпает. Он укутался одеялом и лег на пол рядом с трупом. Утром он все объяснит монахам. Все остальное уже не важно. И де л'Орме уснул рядом со своей жертвой.
Проснулся он от боли в животе. Боль была неожиданная и очень сильная. Де л'Орме решил, что ему приснилось и волноваться нечего. Потом он почувствовал, что у него в груди ползет какое-то животное, и тут же понял, что это рука. Уверенно — словно рука хирурга — она поднималась к сердцу. Де л'Орме попытался успокоиться, прижал ладони к полу, но шея выгнулась назад, и тело не могло, просто не могло сопротивляться столь ужасному вторжению.
— Сантос! — вытолкнул он остатки воздуха.
— Нет, это не Сантос, — проговорил хорошо знакомый голос.
Глаза де л'Орме уставились в ночь.
Так поступают в Монголии. Пастух надрезает овце живот, засовывает внутрь руку, через другие органы дотягивается до бьющегося сердца. Если все сделать правильно, такая смерть, как считалось, совершенно безболезненна.
Чтобы остановить сердце, нужна сильная рука. Эта рука была сильной.
Де л'Орме не сопротивлялся. У такого способа есть преимущество. К тому времени, когда рука проникает внутрь, сопротивляться уже нельзя. Плоть, потрясенная столь немыслимым насилием, сама помогает. Все инстинкты в человеке замирают. Чувствовать, как чьи-то пальцы сжимают твое сердце… Умирающий ждал, когда убийца разобьет сосуд жизни. Понадобилось меньше минуты.
