Надо сказать, что положение молодого человека было чрезвычайно трудным. Дон Фернандо д'Авила принимал его очень любезно всякий раз, когда тот наносил ему визит; но достойный губернатор, хоть и нисколько не подозревая, кем в действительности был личный секретарь графа де л'Аталайя, тем не менее чутьем, свойственным ревнивцам и опекунам, угадал в нем влюбленного. Обращаясь с ним с самой очаровательной непринужденностью, с самым полным доверием, губернатор тем не менее держал себя до того церемонно, ограничивался вниманием таким холодным и сохранял всегда такую надменную, чисто кастильскую спесь, что всякая попытка сойтись ближе становилась невозможной, наталкиваясь на непреодолимую преграду этикета.
Филипп был взбешен; каждый раз, возвращаясь домой после безуспешного визита к губернатору, он предавался припадкам страшного гнева, которые казались бы смешны, если бы молодой человек, действительно влюбленный, не страдал так ужасно.
Дон Фернандо не представил свою питомицу флибустьерам по их приезде в Маракайбо; он держал ее взаперти в комнатах, которые за все время она покидала только раз, выезжая в плотно закрытом паланкине, окруженном толпой слуг, которые заняли улицу во всю ширину и таким образом сделали всякое общение невозможным. Правда, она постоянно посещала церковь, но входила туда в специальную дверь и оставалась в галерее с решеткой, где была совершенно невидима. Напрасно молодой человек, прекрасно знавший испанские обычаи, отправлялся в церковь раньше всех и становился возле чаши со святой водой. Он предлагал святую воду очаровательным женщинам, из которых многие улыбались ему, кокетливо приоткрывая мантильи, но их улыбки и призывные взгляды ничего не значили для него; та, которую он ждал, не являлась, и он удалялся со смертельной тоской в сердце, в полном отчаянии и, как все влюбленные, обманувшиеся в ожиданиях, составлял в голове самые безумные и совершенно невыполнимые планы.
Ломая себе голову над тем, что же ему делать, молодой человек наконец убедил себя, что донья Хуана не приехала в Маракайбо с доном Фернандо, что он отвез ее в Санто-Доминго; эта мысль настолько завладела им, что он решился, каковы бы ни были последствия, расспросить обо всем губернатора в тот же вечер на прогулке по Аламеде6, где он думал его встретить.
Было около четырех часов пополудни. На прогулку не имело смысла отправляться раньше семи часов вечера; следовательно, у Филиппа было три часа, чтобы подготовиться к разговору с доном Фернандо. Но чем ближе был этот час, тем труднее казалось ему привести в исполнение свой план. Действительно, каким способом мог он выведать у человека, с которым был знаком едва четыре дня, где находится девушка, о существовании которой ему ничего не должно бы быть известно? Как воспримет дон Фернандо странные вопросы Филиппа? Какое право имеет молодой человек задавать все эти вопросы? Дело было серьезным, настолько серьезным, что молодой человек с унынием опустился на стул, скрестил руки на груди и был вынужден признаться в своем полном бессилии. Пробило семь часов. Филипп вскочил, будто от электрического удара, схватил шляпу и лихорадочно надел ее на голову.
— Я все-таки пойду, — прошептал он, — кто знает, что может случиться!
В эту минуту в дверь комнаты, где находился молодой человек, дважды постучали.
— Кто там? — вздрогнув, спросил он.
— Я, — ответил хриплый голос Данника.
— Иди к черту! — с досадой воскликнул молодой человек. — Я ждал вовсе не тебя.
Разумеется, Филиппу было бы трудно ответить, кого именно он ждал; но Даннику не пришло в голову задать ему этот вопрос.
— Так-то вы меня принимаете! — засмеялся он. — Благодарю, вы очень любезны.
— Что тебе нужно от меня?
— Ничего.
— Зачем же ты меня беспокоишь?
— Вас спрашивают.
— Кто?
— Право, не знаю, но сквозь мантилью, в которую эта особа закутана, мне показалось, что это старуха.
— А ну ее к черту! — сказал Филипп.
— Должно быть, сегодня вы расположены всех посылать к черту, — заметил Данник.
— Ты мне надоел со своей старухой, я не хочу ее знать.
— Как вам угодно, — заметил Данник, качая головой, — но, быть может, напрасно. За старухой в Испании всегда появляется молодая особа, а ведь мы с вами находимся на самой что ни на есть кастильской земле. Не прогадайте!
Эти слова внезапно поразили Филиппа.
— А ведь, быть может, ты и прав, — произнес он. — Безобразна твоя старуха?
— Отвратительна! Настоящая ведьма, явившаяся с шабаша.
Молодой человек подумал с минуту. Данник рассматривал его украдкой с лукавым видом.
— Ну, — сказал Филипп наконец, — позови ее; надо узнать, что ей нужно, и отделаться от нее.
Говоря так, Филипп не совсем искренне выразил то, что чувствовал в данную минуту. Напротив, его любопытство было сильно возбуждено, и он с плохо скрытым нетерпением, устремив глаза на дверь, ждал старуху, о которой доложил ему Данник.
Наконец она вошла. Филипп вскрикнул от радости и удивления и бросился к ней.
— Нья7 Чиала! — вскричал он.
Ничего не отвечая, дуэнья взглядом указала ему на Данника, неподвижно стоявшего в дверях.
— Уйди! — сказал Филипп Даннику.
Тот тотчас ушел, затворив за собой дверь. Дуэнья подошла к Филиппу и внимательно рассматривала его несколько минут.
— Итак, это точно вы? — промолвила она наконец.
— Я, — ответил он, — а вы в этом сомневались?
— Трудно поверить в то, что вы здесь и при этом занимаете такую должность у графа де л'Аталайя, когда он питает неумолимую ненависть к флибустьерам!
— Действительно, — согласился Филипп с невольной улыбкой, — однако вы можете убедиться, что, несмотря на эту ненависть, граф соизволил взять меня к себе личным секретарем. Но не это главное. Главным было суметь пробраться сюда — и я сумел; какими средствами я этого добился, касается только меня. Поговорим о донье Хуане.
— О донье Хуане! — прошептала дуэнья со вздохом.
— Уж не случилось ли с ней какого-нибудь несчастья? — взволнованно вскричал молодой человек.
— Несчастья? Да нет, — ответила она, крестясь. — Бедная сеньорита!
— Но раз так, что же вы пугаете меня, заставляя предполагать Бог знает какие беды!
Дуэнья с минуту молчала, с подозрением оглядываясь вокруг.
— Никто не может нас слышать, нья Чиала, — с нетерпением произнес молодой человек, заметив ее взгляды, — говорите без опасения. Садитесь, пожалуйста; так вам будет удобнее исполнить ваше поручение.
— Ах! — сказала Чиала, усаживаясь на стул, который подвинул к ней молодой человек. — Позвольте мне говорить с вами откровенно, сеньор дон Фелипе… Я не смею начать, так как боюсь рассердить вас.
