Самоцветы для Парижа - Алексей Иванович Чечулин

государством. В одиночку брать не решился — ЧК по головке не погладит. Я верно говорю? Ты умно поступил, Макар. Когда мы скоро придем на Урал, поделим с тобой сокровища... Как это? По-братски. И ты богат, и я богат.

Розерт, вернув превосходное настроение, оглушительно захохотал. Он не обманывался насчет записки. Конечно, Макарка говорит правду, она пропала бесследно.

Ну и бог с ней, запиской. Розерт из Макара вытянул главное — ротмистр выбрал второй вариант. А это значит, изумруды в Рассохах. В этой чертовой глуши без проводника не обойтись. А Макар чем не проводник? Итак, он убьет двух зайцев, как говорят русские, угодит начальству и себе проводника обеспечит.

Барометр Макара Андреевича прогнозирует точно — вместе с темнотой навалился и глухой дождь. Он разогнал комаров и заставил людей перебраться в сторожку.

В сторожке было сухо и тепло. Макар Андреевич быстро погрузился в сон, Саня приткнулся на его лежанке с краю. Глядя в крохотное оконце, задумался о своей жизни. Получалась у него какая-то ерунда. Ничего на свете не видел, «не был», «не участвовал», «не имеет»...

Саня не заметил, как задремал.

Разбудил его стук в дверь. В полутьме увидел, как вышел на улицу дед Макар и почти сразу вернулся, с ним в избушку зашел высокий, плечистый человек.

Макар Андреевич зажег свечку.

— Э, да ты не один... Кто квартирует? — голос был Сане незнаком. Да и вошедший стоял боком, никак не разглядишь.

— Инженера Ладыгина с «Буревестника» знаешь? Так это его паренек гостит.

— А, это того, что за рубежом работает. Как же, рыбачили вместе не однажды, славный мужик.

— Точно, Борис Иванович, и рыбак он мировой. Парнишка вон тоже приохотился.

Человек, которого дед Макар назвал Борисом Ивановичем, сбавил голос:

— Как бы не разбудить. Ему наш разговор ни к чему.

Саня, собиравшийся встать, крепче зажмурил глаза. Ему было стыдно притворяться, что спит, но и подниматься теперь показалось неловко.

— Да спит он без задних ног, — успокоил Макар Андреевич.

— Стало быть так, Андреич... Странные вещи в твоей епархии происходят. Пещеру в Нечаевском знаешь?

— Ну как же, — насторожился дед Макар.

— Во-во, — еще глуше заговорил гость. — Ожила пещера, опять кого-то на сладкое потянуло. Кто бы это, ума не приложу. Никого не встречал?

— Обижаешь, Борис Иванович...

— Прости, старый, но дело серьезное. Только разбитый фонарик нам в качестве трофея достался.

— Рискованный народ, — всплеснул руками Воронков. — В этой пещере заплутать недолго, из нее ходы аж в Черное болото уводят. Я бы не отважился туда сунуться.

— Смельчаки, — подтвердил собеседник. — Так что не в службу, а в дружбу, Андреич. Глаз у тебя зоркий, определишь, кто и зачем в тайгу пожаловал. Это поважней будет, чем клад Вологжанина. Есть он или нет — доказать невозможно, а тут наяву державу грабят.

Дед Макар после ухода ночного гостя быстро затих и лишь изредка легонько всхрапывал. А Саня, растревоженный новостью, не мог сомкнуть глаз.

Выходит, что он и Димыч спугнули орудовавших в пещере преступников?

Чем больше размышлял Саня, тем очевидней представлялась ему собственная вина. Ведь ничего не стоило в тот же день рассказать о встрече в пещере первому же милиционеру, так нет, приключений захотелось. Сейчас, может быть, те, неизвестные, в другом месте, как сказал этот Борис Иванович, «державу грабят» безнаказанно да радуются, что вовремя руки в ноги взяли, покинув Нечаевский лог.

«Эх, растяпы!» — окончательно расстроился он.

Утром, умываясь с мостков, Саня осторожно спросил Макара Андреевича:

— Кто это приходил ночью? Или мне приснилось?

Дед Макар внимательно оглядел мальчика:

— Так ты не спал?

— Спал, — убежденно заверил Саня.

— Так, старинный знакомец, — слукавил дед. — Большой любитель рыбалки, у меня снасти держит. К слову, твой родитель его хорошо знает.

— А как его фамилия? — на законном основании осведомился Саня.

— Шевченко. Шевченко Борис Иванович.

Дни бежали за днями, а с Воронковым ничего не случалось. Больше того, от работы в каменоломнях он был освобожден и послан в кранкенбаракен, где содержались тяжелобольные пленные. Ухаживать за ними — не камни ворочать.

Эрик Розерт считал себя психологом и продумал партию на несколько ходов вперед. Поездка в Париж, неделька-другая совершенно иного образа жизни, сытная пища, блеск самоцветов...

Макарка охотно поможет ему. Должен! А если откажется — сгниет заживо, и он, Розерт, пальцем не шевельнет, чтобы помочь ему.

Успокоенный решением, эмиссар из Парижа приказал привести заключенного № 5221.

Розерт веером раскинул по столу иллюстрированные журналы.

— Смотри, как живут люди: вилла на взморье, яхта, красивые женщины...

Макар переминался с ноги на ногу.

— Когда мы найдем клад, ты сможешь поехать в любую страну, — рисовал блестящие перспективы Розерт. — Я бы лично выбрал Латинскую Америку. Аргентинское танго, пальмы, мулатки... А пока, — бравый штандартенфюрер сделал многозначительную паузу, — нам предстоит поездка в Париж...

Пленный опешил. Уж не ослышался ли он? Чего-чего, а этого он не ожидал.

— В Париж, Макар Андреевич, в Париж. Видишь, как я забочусь о тебе. Ты же хороший огранщик, и было бы преступлением дисквалифицировать такого специалиста. Мой шеф знает толк в камнях, но он не доверяет французам и евреям. К тому же их услуги стоят дорого, а фон Шаумберг скуповат. Полагаю, ты с него лишнего не запросишь? — Розерт аж взвизгнул от своего остроумия.

Вероятность хотя бы на время избавиться от кошмаров лагерного быта поразила Макара более всего.

— Слушаюсь, господин Розерт.

— Ну зачем же так, — пристыдил офицер. — Я для тебя Эрик, Эрик Иванович. Мы компаньоны, не правда ли?

Поезд шел в направлении Парижа. Проносились мимо зеленые, ухоженные квадраты пашни, добротные каменные постройки, остроконечные кирхи и шатровые католические соборы.

Макар Воронков не отрывал взгляда от окна. Он был одет в светлый плащ, выбрит и пострижен и внешне ничем не напоминал узника Лидингенхейма.

Напротив в купе сидел Розерт. Он не докучал разговорами — это тоже входило в его план, и даже подремывал, разрешая себе расслабиться, поскольку за пленника не беспокоился.