- Надо перекурить, - прошептал он, когда все документы зазияли пустотой на третьей странице.
Некурящий Макс воспользовался растворимым кофе и позавчерашним окаменевшим рогаликом. После того, как он развёл бурную деятельность, на кухне стало очень уютно. На столе, устремив нос к небу, как стартующий космолёт, высился утюг, повсюду валялись открытые паспорта, исходила паром чашка кофе. Было видно, что человек не впустую проводит время, а занят ремеслом, пусть социально опасным, но зато работает с душой и энтузиазмом.
После перекура началась самая увлекательная стадия процесса. Пошарив под диваном, Макс достал приклеенный скотчем маленький стальной уголок. С одной стороны на уголок была приделана точечной сваркой крошечная ручка, с другой помещалась резинка с хитрым рельефом.
Макс сдул со уголка пыль и тщательно протёр носовым платком. Из ящика стола он вынул плоскую жестяную коробочку и лист бумаги. В коробочке помещалась штемпельная подушка с красными чернилами. Макс потыкал уголком в подушку и на секунду прижал его к бумаге. Когда он убрал руку, на листе остался чёткий отпечаток защитного узора для фотографии паспорта Российской Федерации.
Спустя час кухню было не узнать. Исчез рабочий беспорядок, улетучился весь уют, на кухне царила постная атмосфера монастырского скриптория. Макс, обложившись бумагой и ручками, набивал руку проверенным писарским методом под девизом: "Повторение - мать учения".
- Портнов Сергей Сергеевич, семьдесят третьего года, - вслух произнёс Макс и вывел размашистую подпись. - Ну-ка, сверимся с оригиналом. Похоже!
Листок, лежащий перед ним, был густо исписан подделками образца подписи с паспорта Сергея Сергеевича. Финальная попытка изрядно напоминала автограф Портнова, словно он сам на минуту зашёл и оставил небрежный росчерк.
- Екимчук Владимир Денисович, семидесятого года, - монотонно произнёс Макс, придвигая другой лист. - А… чего тут, проще некуда, - и заглянул в паспорт. - Он и есть.
Роспись действительно вышла безупречной.
- Борисов Андрей Алексеевич, тысяча девятьсот семьдесят пятого… Оп-ля! Похож? Похож! Ну-ка, служивый, товарищ Коваленко, - гелевая ручка вывела топорную солдафонскую подпись. - Как родной!
От увлекательного самолюбования его оторвал звук открываемого замка. Оставив каллиграфию, Макс поспешил навстречу своей музе.
- Как твои успехи?
- А твои? - сразу же спросила Майя.
- Ты будешь приятно удивлена количеством своих новых имён.
- Да неужели?
- Безотходное производство! - похвастался Макс. - Всё в дело пустил. Ни одного не запорол! Теперь ты рассказывай, чего такая довольная?
- Через хачей два билета на послезавтра взяла, - Майя цвела от счастья. - Кто-то совсем недавно сдал, ещё толкнуть не успели. Места на верхних полках, но зато в одном купе.
- У хачей? Да они же вдвое дерут! - возмутился Макс, не терпевший жульничества по отношению к себе.
- Да, милый. И ещё пришлось сто процентов накинуть за то, что выкупили у кассирши билеты на послезавтра, а не на следующую неделю.
- Ого, - печально вздохнул Макс. - Ты потратила все деньги?
- Деньги? - расхохоталась Майя и достала из сумочки распухший от купюр бумажник дорогой бордовой кожи. - Да вот же они!
Глава Седьмая,
в которой голубой вагон оказывается зелёным, а его пассажиры доверчивыми и щедрыми.
Толчея на перроне навеяла Максу философские мысли о преходящести рода людского. Пассажиры, встречающие, провожающие, воры, бомжи, цыгане, грузчики - все спешили по своим делам, торопясь управиться без последствий. Все они казались песчинками, которые волны железнодорожного расписания гоняют по твердыне вокзала. Подобно вмурованным в берег возле валунов кускам матёрого мусора, недвижно стояли под защитой столбов и киосков наряды транспортной милиции, обтекаемые смрадной массой пассажиропотока.
С неохотой признав себя песчинкой, одной из многих, Макс внедрился в толпу. Правый бок оттягивала туго набитая светло-серая брезентовая котомка, в левой руке он пёр тяжёлую сумку. Вроде старались не обременять себя багажом, но на двоих набралось прилично. В правой руке противно шуршал увесистый полиэтиленовый пакет с двухлитровой баклажкой газировки, таким же баттлом пива и свёртком с бутербродами. По пути к вагону Макс пару раз обернулся: где там Майя? Энергичная подруга следовала на некотором расстоянии, с любопытствующим выражением лица. Ей тоже была не слишком приятна эта суета, не сули она прибыльных мелочей в момент столкновения с будущими попутчиками.
Заглядевшись на спутницу, Макс чудом избежал таранящего удара невесть откуда возникшим древним дерматиновым чемоданом с потемневшими медными уголками. Для защиты от ветхости и крадунов чемодан был крепко связан верёвкой. За верёвочные петли держались два рыхлых гражданина среднего возраста с овечьими лицами сотрудников бюджетного НИИ, называемые в народе попросту "ботаниками".
- Как это мы промахнулись… - пропыхтел низенький толстячок, обращаясь к своему долговязому коллеге с овальным вологодским лицом, заросшим геологической бородкой. - Мимо нашего вагона…
Тут на пути "ботаников" возникла вросшая в платформу семейка, и Макс понял, что столкновения избежать не удастся. Он успел лишь немного уклониться в сторону, и только это обстоятельство не позволило раскатать его тяжеленным чемоданом по заплёванному асфальту перрона.
- Хых!… - Научные сотрудники разом остановились и с видимым удовольствием опустили груз.
- Здорово, земляки, - машинально выпалил растерявшийся Макс.
- И вам здрастье, - кивнул зацепивший Макса плечом толстяк.
Его очки в широкой пластмассовой оправе сползли со вспотевшего носа, и толстячок поправил их свободной от чемодана рукой. Тотчас же перекинутая через плечо сумка толкнула "ботаника" в бок, и он ойкнул: что-то твёрдое и продолговатое, стоящее в сумке, остро тыркнуло его под заросшие жиром рёбра.
- Извините, - сообразил бородач. От него попахивало дешёвым "Цинандали" колпинского разлива, и Макс невольно скривил губы, в жару подобное амбре вызывало тошноту.
- Ерунда, - сказал Макс.
- Ну что, Володя, взяли? - толстячок потянул верёвочную петлю, его бородатый коллега также впрягся в ярмо.
Посчитав конфликт исчерпанным, "ботаники" с чемоданищем на удивление изящно юркнули в свой купейный вагон, и Макс взглянул на номер: десятый, сразу за вагоном-рестораном.
- Никитин! - крикнули сзади, и Макс не сразу понял, что это зовёт его Майя. Он обернулся. - Какой у нас вагон?
На билете значилось "15К", и до него надо было ещё переть и переть. Снаружи поезд "Петербург-Севастополь" выглядел угрюмым и тесным как тюрьма. Макс даже махнул рукой, мол, ещё потолчёмся снаружи. Он сгрузил вещи у ног проводницы, наивной, молдавского вида чернявой девушки, и вытащил из кармана паспорт с билетом. Нырять во чрево железнодорожного состава решительно не хотелось. Вагон был гнетущим и грязно-зелёным, а вовсе не голубым и уютным, как обещали в доброй детской песенке. Да и вместо "Катится, катится, голубой вагон" из дверного проёма доносилось негромкое "Я на тебе, как на войне", заглушаемое гомоном вокзала. Макс, который не был в Крыму уже пятнадцать лет и никогда на этом поезде не ездил, напоследок глубоко вдохнул вольного воздуха и несмело шагнул в тамбур.
