Неужели рутил?.. Ну да! Или анатаз? Да какая разница! Все равно титан. Титан!..
Что это — счастье, слепая удача? Так просто: спустилась в пещеру, взяла образец — и на вот тебе, титан… А почему «слепая удача»? Ведь на том склоне горы есть титан. Отчего же ему не быть и здесь?.. Неужели сбудется предположение профессора? Ой, Наташка, Наташка!..
Даже не завертывая найденный кристалл, а просто сунув его в кармашек куртки, она поспешно схватила фонарь, молоток, повернула назад… и остановилась. Обрадовалась! Мир удивить захотела. Какой геолог сделает так? Конечно, легкомысленная девчонка. Надо вернуться, взять несколько образцов, набросать схему залегания пород. Теперь-то уж Алексей Архипович не заругается…
Снова Наташа взялась за молоток. Медленно продвигалась она вдоль угрюмой тускло-серой стены. Вдруг нога ее ухнула в пустоту, и, падая, Наташа сильно ударилась головой.
В глухом гроте раздался вскрик, фонарь описал короткую, стремительную дугу, звенькнуло стекло, и стало абсолютно темно и тихо…
А над землей, над Ключ-камнем, царствовало солнце. Солнца было очень много. Блаженствовали деревья, трава, камни. Было тихо. Только приглушенно тюкали в шурфах кирки рабочих да, вгрызаясь в каменистый грунт, поскрежетывали лопаты.
В живую, полную неслышного ликования солнечную тишину обрушился крик Василия:
— Лексей Архипыч! Лексей Архипыч!..
И, напуганные им, замерли, затихли даже кузнечики.
Василий подбежал к профессору запыхавшийся, испуганный.
— Худо, Лексей Архипыч… Наташа тапал, там… Худо.
— Толком говори. Что случилось?
— Не знаю. Только собака из-под земли пришла — лает, под землю зовет. Наташа не пришла, верно, там осталась. Я подумал: худо ей, к тебе побежал.
— Она что, в пещеру ушла?.. Я тебя спрашиваю!
Василий растерянно молчал.
Томми ухватил профессора за штанину, потянул, беспокойно скуля.
— Отстань! — отмахнулся Кузьминых и энергично потер подбородок. — Она же собиралась на двенадцатый шурф. Вечером еще говорила, что с утра пойдет туда… Ох, и задам я ей!.. Идем!
Кто-то из рабочих предложил:
— Алексей Архипыч, может, что пособить?
— Справимся. В случае чего Василия пришлю.
Томми привел их к пещере и с нетерпением поглядывал на приготовления профессора. Тот медлил недолго — зажег фонарь и решительно шагнул к черной дыре. Василий робко окликнул:
— Лексей Архипыч…
— Ну?
— Ты… один ходить можешь?
— А что? — не понял профессор.
— Старые люди говорят: манси под землю ходить нельзя. Старые люди говорят: там злые духи. На земле знаю — нет, под землей — не знаю.
Профессор даже растерялся, но тут же верх над растерянностью взяла злость.
— Эх ты! А еще в школе учился! Трус ты, Василий Куриков, вот кто! — повернулся и скользнул в пещерную темень вслед за поскуливающим Томми.
Молодой манси тоже рассердился:
— «Трус»! Василий Куриков совсем не трус!
Решившись было, он шагнул в пещеру, остановился, отступил и вдруг, как в омут головой, бросился вперед.
Профессор еле поспевал за Томми. Услышав сзади шаги, обернулся:
— Ну, где ты там? — В его голосе уже не было гнева, одна озабоченность.
— Иду, иду, — полушепотом отозвался Василий. — Шибко быстро, однако, ходишь.
Он боязливо оглядывался, вздрагивал, но все же продвигался вперед. Когда в большом зале вокруг них начали носиться летучие мыши, Василий зажмурился, закрыл лицо и голову руками и присел.
— Ну-ну, мышей испугался!
Василий приоткрыл один глаз, недоверчиво глянул им, открыл второй, робко улыбнулся…
Веревка у колодца ясно указывала путь Наташи. Профессор спустился первым. На Василия пришлось прикрикнуть, и, лишь когда в провале повисли его ноги, Алексей Архипович двинулся дальше. Звали Наташу — в ответ возникало только короткое, быстро потухавшее эхо.
Первое, что они увидели в небольшом продолговатом гроте, был валявшийся на полу разбитый фонарь. Рядом, у самой стены, темнела широкая дыра колодца. Василия профессор оставил наверху: прочно привязать веревку было не к чему, проводник должен был держать ее. Работа выпала ему не из легких: Кузьминых весил без малого сто килограммов.
Наташа лежала, распластавшись на каменистом ложе, без движения, в неестественной позе. Волосы на лбу слиплись в крови. Алексей Архипович довольно быстро нащупал пульс, дал понюхать нашатырного спирта и принялся растирать им виски.
Склонившись над провалом так, что рисковал свалиться, Василий спросил:
— Живой?
Сильно-сильно насупив брови, профессор молчал и смотрел на Наташу. Потом снова взялся за нашатырный спирт.
Веки девушки дрогнули, она судорожно вздохнула и приоткрыла глаза; взгляд был тусклый, как у разоспавшегося и не совсем еще проснувшегося человека.
— Не надо, — медленно и тихо проговорила она, отводя руку профессора.
— Живой? — обрадовался наверху Василий.
— Ну, руки-ноги целы? — грубовато поинтересовался профессор.
Наташа поморщилась, облизнула губы:
— Целы. Алексей Архипович… я нашла…
Кузьминых отвернул пробку у фляжки:
— Ну-ка, глотните.
Наташа мотнула головой: нет, пошарила в нагрудном кармашке и слабой рукой протянула кристалл рутила:
— Вот… титан.
Профессор резко отстранил ее руку и крикнул:
— Плевал я на ваш титан!
Глаза его под косматыми, такими страшными бровями влажно заблестели, профессор отвернулся и глухо, надорванным голосом, уже не скрывая ни только что пережитой боли, ни теплоты к этой упрямой, своевольной девчонке, добавил:
— Выпороть бы вас… хорошенько!
И Наташа слабо улыбнулась.
Под нудным мелким дождиком лениво догорала нодья. Юра громыхал посудой, сбрасывая ее в ведро, чтобы помыть после завтрака. Николай уже снимал палатку. От лодки раздался голос Пушкарева:
— Товарищи!..
Николай и Юра замерли: голос был пугающе тревожный. Куриков, чинивший бродень, от неожиданности уколол палец шилом.
Пушкарев снова позвал, и они поспешили к нему. Стоя в воде, он торопливо выбрасывал из лодки припасы и вещи. Вся корма была залита. На корме лежал второй мешок с продуктами; соль, сахар, сухари, концентраты — все было вымочено и попорчено. Сухари, когда их вывалили на брезент, расползлись по нему кашеобразным месивом.
— Как же это? — растерянно пробормотал Юра и взглянул на начальника группы.
Только сейчас он заметил, как туго обтягивает кости лица Пушкарева обветренная, задубевшая кожа, как ввалились щеки, а возле уголков потрескавшихся губ пролегли некрасивые морщины и потемнели сухие, воспаленные глаза. Пушкарев склонился над лодкой и начал придирчиво осматривать швы. Вот она, предательская щель!.. Куриков и Николай переглянулись и молча отвели глаза в сторону.
