— О-о-о, да, великая Академия, — затянул Баз высоким тонким голосом. — Академия, где учат, как говорить «спасибо» и «пожалуйста» во время полета.
Я захихикал, но дело в том, что я сам ужасно хотел бы попасть в Академию. Место, где я мог бы стать рулевым направления или высоты и получить сертификат. Но это стоит дорого. Большую часть своего жалованья я отсылаю домой, матери. Ей, Изабель и Сильвии деньги нужнее, чем мне. Здесь я в них не нуждаюсь — о моем пропитании и одежде заботится «Аврора».
Баз подмигнул:
— Не расстраивайся, Мэтт. Ты моряк до мозга костей. И тебя ничто не остановит. Зуб даю, что не пройдет и десяти лет, как ты поведешь «Аврору». И не забывай, ты еще совсем молодой! Дитя корабля! Ах, помню, как мы впервые взяли тебя на борт, завернутого в пеленки. О-о, то были славные деньки, когда я кормил тебя из бутылочки…
— Ой, заткнись, — попросил я, смеясь.
— Мы все с такой гордостью смотрели, как ты растешь, юный Мэтт, — продолжал он, отскакивая, потому что я попытался стегнуть его галстуком. Но его добрый юмор и уверенность подбодрили меня.
— Шевелись. — Он подал мне мою белую рубашку, свежевыглаженную и еще теплую. — Завязывай галстук, и пошли пожуем чего-нибудь!
Столовая для экипажа находится на В-палубе, возле кухни и пекарни. Это уютное помещение, разгороженное на шесть больших отсеков, в которых одновременно может разместиться до трети всей команды. У офицеров — собственная столовая, дальше; там у них широкие столы, и фарфоровая посуда, и салфетки, — но еда точно такая же. Еда на борту «Авроры» — это святое. Команда и офицеры питаются как пассажиры первого класса — неважно, что для этого поварам приходится готовить больше, чем необходимо.
Мы с Базом уселись, но сначала изучили меню, висевшее на стенке. Сегодня нам предлагали котлеты из оленины с картофельным пюре по-юконски — таким нежным, что просто тает во рту, — и спаржу под лимонным соусом. Стояли кувшины с молоком и водой и с пивом — для тех, кто сменился с вахты, горшочки с подливой к пюре, тарелки с шариками масла, покрытыми сверкающими капельками воды, корзинки со свежеиспеченным хлебом.
Я пошел к раздаточному окошку взять обед себе и Базу. Мне всегда нравилось наблюдать за царившей на камбузе суматохой. А уж шеф-повар, Влад Херцог, которому случилось сегодня вечером готовить для нас, и подавно приковывал к себе внимание.
— С этим поосторожнее, — сказал мне Баз в первый же мой день на корабле, три года назад. — Шеф Влад, он взрывоопасный.
Это словцо запомнилось мне. Оно заставляло вспомнить о нитроглицерине. За годы на «Авроре» я провел на кухне немало времени, и, поверьте, Влад — это нечто особенное. У него трансильванский акцент, а у мистера Лисбона, старшего стюарда, тоже акцент — но совершенно другой, однако не менее диковинный, и эти двое утверждают, что они никогда не могут понять друг друга. Это и вправду проблема, учитывая, что им приходится ежечасно подолгу общаться, что зачастую приводит к весьма любопытным недоразумениям.
Влад не был сумасшедшим, по крайней мере явным. Он не кричит, не швыряет кастрюли и миски, не рвет на себе волосы. Сначала, во всяком случае. Начинает он всегда очень спокойно, а когда действительно рассержен, становится даже еще спокойнее и тише и говорит так медленно, будто засыпает во время пауз между словами. Несколько недель назад, например, случилось некое недоразумение с обеденным меню.
— Вы хотите, чтобы я что? — вежливо зашептал он мистеру Лисбону. — Вы хотите, чтобы я приготовил утку? Утку? Утку? — Он бормотал это слово, словно не понимая, что оно значит. Мистер Лисбон начал объяснять.
— Нет, я знаю, что такое утка, благодарю покорно, — отвечал Влад с ужасающей улыбкой. — Я неплохо знаком с уткой. Маленькая водоплавающая птичка, буль-буль, да? Нет, моя проблема не в этом. Проблема, мистер Лисбон, вот в чем. Проблема в том, что УТКИ НЕТ В СЕГОДНЯШНЕМ ВЕЧЕРНЕМ МЕНЮ!
Все на камбузе как бы случайно отодвинулись подальше, но старались делать вид, что ничего не происходит.
Мистер Лисбон настаивал, что на самом деле утка в меню есть.
— О! — Влад воздел руки к небу. — Хорошо, дайте мне тогда КОПИЮ МЕНЮ! — Он устроил целое шоу из изучения груды бумаг на столе. — Нет. Утки нет в меню НА СЕГОДНЯ. Она есть НА ЗАВТРА. Вы что? Вы ИЗМЕНИЛИ меню. Не говоря мне, я так думаю? Ясно. Я понял теперь, что вы изменили меню и не сказали мне. Да, ясно. Спасибо вам за это большое. Прекрасно.
Тут Влад потянулся к подставке для разделочных ножей и начал зловеще выкладывать их на прилавок по размеру.
— Утка, — бормотал он сам себе. — Утка. Но сегодня вторник. А утка должна быть в среду.
Все знали, что надо оставить его одного, когда он берется за ножи, вот как сейчас. Он несколько минут будет их осматривать, проверять остроту лезвий, и это успокоит его.
А потом он достал из морозильника утку и принялся за готовку.
Это было замечательно.
Может, шеф Влад и сумасшедший, но печальным будет тот день, когда он решит покинуть корабль. Или его выволокут, брыкающегося и вопящего, в смирительной рубашке, что, как говорит Баз, более вероятно. Сегодня он выглядел довольно спокойным и даже улыбнулся, передавая мне две тарелки. Уже одного запаха было довольно, чтобы быть сытым.
За едой я часто думал об отце. Он обедал за этим же самым столом со многими из тех людей, с которыми мы теперь задеваем друг друга плечами. Они знали моего папу. Знали, что он хорошо и честно служил на борту «Авроры». Некоторые были его друзьями. Я рад, что нахожусь среди них. Мне не нужно говорить с ними об отце, мне просто приятно знать, что он бывал здесь.
Я приканчивал вторую порцию пюре, когда дверь столовой отворилась и вошел парень, которого я никогда прежде не видел. Я сразу понял, что это молодой Лунарди. Пюре застряло у меня в горле, и мне пришлось отхлебнуть молока, чтобы протолкнуть его в желудок. Лунарди немного неуверенно огляделся, потом сел с краю моего стола.
— Привет, — сказал он. Ему было семнадцать или восемнадцать, и, уныло отметил я, он был просто красавчик, прямо киноактер. Он и вправду был похож на героя фильма, который я недавно видел. Я почувствовал, что во рту у меня пересохло от злости. Что ж, видно, за деньги можно купить все, даже красоту. Он уселся, и первое, что он сделал, — опрокинул кувшин с молоком. Жалко, тот был почти пустой, и лишь немного пролилось ему на колени. Он вытер их салфеткой, уши его налились краской.
— Не слишком-то ловко, да? — сказал он, пытаясь улыбнуться и глядя прямо на меня.
Я не мог встретиться с ним взглядом, поэтому пялился на эмблемы младшего матроса в уголках воротника его форменной куртки. Вытисненный на ткани маленький золотой штурвал. Наверняка он должен знать, кто я и в чем его вина. Но, может, не знает. Может, никто не сказал ему, и этот слепой дурачок не знает.
