— Что-нибудь потеряли? — спросил я.
— Да. Вы не знаете, где мой автомат?
Он так и сказал: «мой автомат».
Я машинально схватился за грудь. Автомата не было.
Я потерял его во время вынужденного купания. У меня теперь остался только пистолет.
В прорезиненном мешке Дигирнеса лежал запасной магазин. При свете угасающего костра я вычистил парабеллум. Перезарядил обойму сухими патронами от автомата. К счастью, они были одного калибра. Риттер, не говоря ни слова, внимательно следил за моей работой. Я спешил. Мне нужно было закончить ее до того, как взойдет солнце.
5
Холодное неумолимое солнце подымалось над миром. Привычная боль возвращалась. Дальше идти вслепую я не мог.
Я сказал Риттеру, что надо сделать дневку. Лейтенант пристально посмотрел ка меня.
— Может быть, нам пора вернуться?
— Нет, просто надо немного отдохнуть.
— Вы уверены, что отдых вам поможет?
Я не ответил. Притащил в нашу палатку примус, канистру с керосином, несколько банок консервов. Может быть, через день-другой мне станет легче. Риттер замешкался снаружи. В блаженном полумраке я прикрыл глаза.
Не знаю, сколько прошло времени, но я пришел в себя, как от внезапного толчка. Риттера рядом не было.
— Риттер! — крикнул я.
Никто не отозвался.
Сердце сжалось от предчувствия. Где-то совсем рядом Риттер сторожит мое первое неверное движение. Я выглянул из-под брезента. По глазам ударил обжигающий свет. Прикрывшись от солнца, я оглядел льдину. Риттера не было. Я вылез из палатки. Глаза застилал туман. И в последний момент, когда уже весь мир заволакивала плотная серая пелена, мне показалось, что за санями мелькнула и тут же скрылась тень.
Пока у меня был автомат, Риттер боялся случайной пули. Теперь он решил вступить в борьбу.
Я шагнул к саням.
— Выходите, Риттер! — громко произнес я. — Что это вам вздумалось играть в прятки?
Я действовал наудачу, но Риттеру негде было больше укрыться на этой белой равнине.
Лейтенант молчал. Я сделал еще шаг. Теперь уже нельзя было отступать.
— Перестаньте валять дурака. Выходите!
Риттер не отзывался. Я расстегнул кобуру. Убрал ли я топор после того, как возился у костра?
— Слышите, Риттер? А ну, подымайтесь!
В напряженной тишине я пытался уловить малейший шорох. Все было тихо. Но, быть может, именно сейчас он подкрадывается ко мне с противоположной стороны.
Я вынул пистолет.
Если Риттер сейчас не отзовется, я проиграл. Может быть, отступить? Укрыться в палатке, залечь, как в берлоге, предоставить действовать противнику, ждать его удара…
К черту! Не будет так. Сейчас решится наш поединок. Я поднял парабеллум.
И тут послышался неясный звук. Нет, это был не шорох. И не звук шагов. И не крик птиц. Звук креп, он приближался. Я поднял голову. Я не мог ошибиться — гудели моторы. Моторы самолетов…
Звук шел с юго-востока. Они летели на запад! Звук этих моторов я бы отличил от тысячи других — это были моторы нашего завода. И сейчас они ровно и сильно гудели надо мной.
Я закричал что-то бессвязное. Выстрелил в воздух. Они летели на запад! Жива, жива была Россия! Она сражалась! Она шла в бой!
— «Петляковы»! — задыхаясь, крикнул я. — «Петляковы»! Родные!
Теперь я не боялся ста тысяч Риттеров.
Невдалеке послышалось изумленное восклицание. Риттер, видно, был потрясен не менее меня. Теперь он, вероятно, не сомневался в моем зрении. Но мне сейчас было не до него. Я стоял, поворачивая голову вслед удаляющимся на запад самолетам, и по лицу моему текли слезы.
1
Удача никогда не приходит одна. К полудню поднялся ветер. Небо заволокло, повалил снег. Идти было невозможно.
Пурга продолжалась два дня. Мы отсиживались под занесенным снегом брезентом. Наконец мои глаза могли отдохнуть.
Риттер снова затих. Появление наших самолетов было для него неожиданным ударом. Он был уверен, что на Восточном фронте все кончено. Лейтенант часами лежал без движения, молча принимал свою долю скудного пайка. По-моему, за два дня он не произнес ни слова.
На третий день ветер стих, выглянуло солнце. Я вылез из-под брезента. И понял, что снежная слепота прошла. Я снова мог смотреть на этот белый, сверкающий мир.
Прежде всего надо было определиться. Я плохо представлял, где мы сейчас находимся.
В полдень взял высоту солнца. Когда подсчитал широту, то не поверил своим глазам — получалось, что за последние дни мы прошли на север больше семидесяти километров. Этого не могло быть. В лучшем случае мы делали по шесть-восемь километров в сутки. А последние три дня вообще не трогались с места. Я еще раз взял высоту, проверил вычисления. Результат получился тот же. Я ничего не понимал. У меня даже мелькнула мысль посоветоваться с Риттером. Интересно, как бы он отнесся к моей просьбе проверить вычисления? Я внимательно осмотрел секстант. Все линзы и зеркала были на месте. В зимовье я проверял хронометр Дигирнеса по сигналам радиовремени, он шел очень точно и не мог дать большой ошибки.
В недоумении я вернулся к месту нашей стоянки. За три дня сани скрылись под огромным сугробом. Я начал разбрасывать снег и вдруг остановился, пораженный неожиданной догадкой: сани были развернуты боком к ветру — ровный снежный вал лег на них с подветренной стороны. Ветер не менялся, все эти дни он устойчиво и сильно дул с юга. А лед вместе с нами дрейфовал на север. Нас по* двинуло на добрых сорок километров к цели. Это был неожиданный подарок!
Я ничего не сказал Риттеру, но, глядя на его хмурое лицо, подумал, что он, Еерно, сам догадался об этом. Пятнадцатилетний полярный опыт чего-нибудь да стоил. А я на радостях приготовил роскошный завтрак: суп из консервов, такой, что в котелке стояла ложка, и какао — его у нас было совсем немного, и пришлось израсходовать последнюю заварку. После завтрака подсчитал продукты. Оставалось всего двадцать банок консервов. Я решил с завтрашнего дня еще урезать пайки.
Риттер угрюмо подчинился, когда я предложил снова тронуться в путь. Он сильно сдал за последние дни. Зарос жесткой рыжей щетиной, глаза запали, прямая спина согнулась.
2
Кроме торосов, на нашем пути появились разводья. Не знаю, что лучше, или, вернее, хуже. Мы долго топчемся на одном месте, отыскивая, где можно обойти трещину. Крушим, уходим в сторону, возвращаемся. Временами я даже не знаю — продвигаемся ли мы на север или, наоборот, возвращаемся к югу.
Хорошо, когда попадается широкая, свободная ото льда полынья. Через нее мы переправляемся вплавь. Нарты тогда ставим поперек на носу лодки, а сами устраиваемся сзади. Риттер гребет вместе со мной — иначе мы оба окажемся в ледяной Боде. Это самые приятные минуты путешествия. Отдыхают ноги, лямка не давит грудь.
