отсвет. Паша напряг зрение до предела и попытался в этом зыбком лунном отблеске разглядеть его черты. И разглядел…
На этот раз из Пашиной груди вырвался не вздох, а короткий придушенный всхлип, который ему лишь в последний миг удалось заглушить, зажав себе рот руками. Поражённый как громом тем, что он увидел, он несколько мгновений лежал неподвижно, оцепенев, а затем, едва шевеля внезапно онемевшими, трясущимися членами, приподнялся и уставился на друга выпученными, округлившимися глазами. Его белое как мел лицо перекосилось, на лбу выступили капли холодного пота, посеревшие губы дрожали. Он был похож на невменяемого.
Юра придвинулся к нему вплотную и едва слышно, одними губами, даже не прошептал, а как будто выдохнул:
– Ну что, рассмотрел его?
Паша, точно не слыша, продолжал глядеть перед собой остановившимися, полными неописуемого, безумного ужаса глазами.
Юра хотел ещё что-то сказать, но остановился, услыхав донёсшийся снизу грохот отодвигаемого стула и вслед за тем тяжёлые, гулкие шаги, сопровождавшиеся глухим, низким рычанием.
Юра понял, что времени у них очень мало. Считанные мгновения. А потому, усилием воли стряхнув владевший им свинцовый, парализующий страх, действовал решительно и молниеносно. Уже через несколько секунд оба рюкзака, не без труда протиснутые сквозь узкое окошко, полетели вниз. Затем Юра обернулся к приятелю и коротко скомандовал:
– Теперь ты. Давай прыгай!
Однако Паша отреагировал как-то вяло. Весь под впечатлением от увиденного только что, он, казалось, потерял способность соображать, сидел не шевелясь, сотрясаемый мелкой дрожью, и лишь чуть покачивал головой и тупо смотрел в никуда, очевидно даже не осознавая вполне степень опасности, грозившей им обоим.
Зато её отлично осознавал Юра. И он не растерялся. Не переставая чутко прислушиваться к доносившимся снизу звукам – глухому топанью и отрывистому рычанию, он без всяких церемоний схватил напарника за рукав куртки и поволок к окну. Тот безвольно, словно безразлично, покорился силе и только возле самого окна слабым, прерывающимся голосом пролепетал:
– А… Что?.. Куда?..
– Прыгай, тебе говорят! – прошипел ему в ухо Юра. – Если тебе жить не надоело!
И так как Паша по-прежнему был инертен и как будто безучастен к происходящему, Юра попросту выпихнул его наружу так же, как сделал это только что с рюкзаками. Паша, не успев даже охнуть, совершенно беззвучно вывалился в отверстие окна и исчез в застывшей у подножия дома тьме.
Юра хотел сразу же последовать за ним, но чуть-чуть задержался, вновь прислушавшись к звукам, издаваемым незнакомцем. Шагов больше не было слышно, но тяжкое дыхание и приглушённый рык продолжали раздаваться. А ещё через мгновение к ним присоединился уже знакомый ему жалобный скрип лестницы. «Странно, как она выдерживает этого громилу?» – пронеслось у него в голове, после чего, не мешкая больше, он вслед за товарищем прыгнул вниз.
Достаточно мягко приземлившись на поросшую травой почву, Юра быстро огляделся кругом и, тут же заметив полулежавшего рядом друга, бросился к нему.
– Ну как, порядок? Цел?
Паша скривился и чуть встряхнул левой рукой.
– Цел, – проворчал он, делая попытку приподняться. – Только лапу вот немного зашиб… Ты слишком резко меня вытолкнул!..
– Обсудим это потом, – прервал его Юра, помогая ему встать и одновременно снова кидая взгляд по сторонам. – А сейчас валим отсюда. Что есть духу! На всех парах!!!
Паша, вроде бы пришедший в себя после недавнего оцепенения, кивнул. Они схватили валявшиеся поблизости рюкзаки и опрометью бросились прочь от дома.
В несколько мгновений они миновали залитую призрачным лунным светом поляну, на окраине которой приютилось уединённое жилище, и углубились в лес. Здесь скорость их передвижения сразу же резко снизилась – лес был густой, плотно заросший огромными раскидистыми деревьями, пышные кроны которых смыкались в вышине и не пропускали сияния полной серебристой луны, воцарившейся на иссиня-чёрном, усеянном россыпями звёзд небосклоне, так внезапно очистившемся от застилавшей его совсем недавно облачной пелены. Но от последней не осталось и следа, и о лившем в течение многих часов дожде напоминали теперь только чистый, словно омытый воздух, резкий запах хвои и устилавшие землю мокрые листья и сучья, на которых беглецы часто поскальзывались и пару раз падали, что, помимо всего прочего, значительно задерживало их продвижение вперёд.
Однако ничто – ни скользота, ни густые перепутанные заросли, то и дело преграждавшие и затруднявшие им путь, ни кромешная тьма, лишь кое-где рассеиваемая изредка проникавшими в лесную гущу скудными лунными отблесками, – не могло остановить их бегства. Страх придавал им сил, подхлёстывал их, точно плетью, и гнал всё дальше и дальше, в глубь дремучего девственного бора, которому, казалось, не будет конца. Они двигались наобум, куда глаза глядят, не придерживаясь какого-то определённого направления и руководствуясь лишь одним стремлением – оказаться как можно дальше от покрытой ковром из колокольчиков поляны и старого одинокого дома, притаившегося в лесной глуши и оказавшегося обителью чего-то неведомого и жуткого. Они петляли, огибали широкие мощные стволы, беспрерывно возникавшие перед ними из темноты, перепрыгивали через поваленные деревья, продирались сквозь жёсткие колючие кусты, шарахались из стороны в сторону, когда во мраке им мерещились какие-то смутные причудливые фигуры, напоминавшие им того, кто незадолго до этого напугал их до смерти. Но им казалось, что они всё ещё недостаточно далеко убежали от страшного дома и его таинственного обитателя, и они, не помня себя, продолжали нестись по бескрайнему, объятому тьмой и мёртвым безмолвием лесу, над которым, серебря верхушки деревьев, плыла в бездонной небесной выси холодная седая луна.
Они остановились лишь тогда, когда совершенно выбились из сил и поняли, что если не остановятся хотя бы ненадолго, чтобы перевести дух и отдышаться, то вскоре просто рухнут от напряжения и уже не смогут двигаться дальше. Выскочив на опушку, слегка озарённую разрозненными пятнами тусклого, почти неуловимого света, они, не обменявшись ни словом, одновременно перешли на шаг, а затем встали. Тяжёлые рюкзаки будто сами собой свалились с натруженных плеч. Приятели и сами готовы были вслед за своей поклажей повалиться наземь и лишь огромным усилием воли заставили себя устоять на ногах, понимая, что в противном случае подняться, скорее всего, будут уже не в силах.
Пару минут было слышно только их шумное натужное дыхание, перемежаемое бухающим Юриным кашлем и бессвязным Пашиным бормотаньем. Которое, впрочем, как только он чуть-чуть отдышался и унял бешеное сердцебиение, стало более вразумительным, а затем и вовсе превратилось в более-менее связную, хотя и сбивчивую и то и дело прерывавшуюся речь.
– Эт-то он! – прохрипел Паша, вращая глазами и тыкая пальцем куда-то вдаль. – Он! Тут никаких сомнений… Это о нём говорила та девка на дороге… Его
