Марков: Где должна состояться вторая встреча?
Бузулуков: У кинотеатра «Родина».
Марков: А если и в этот раз сорвалась бы явка, что тогда?
Бузулуков: Тогда я должен заложить контейнер в тайник. Меня это, конечно, больше устраивало. Место тайника указано на туристской карте, которая, к сожалению, осталась в поезде, в портфеле.
Марков: Вот ваша карта. Покажите, где на ней обозначено место тайника. Вы на этом месте были?
Бузулуков: Да. Рекогносцировку провел до явки.
Марков: Какой же смысл центру подвергать вас риску, заставив ожидать целый месяц очередной явки? Не проще было сразу заложить контейнеры в тайник? Выходит, вы имели еще какое-то задание. Какое?
Бузулуков: Я не все сказал, вы правы. У меня было и другое задание, лично от Себастьяна. Я должен встретиться в городе с человеком по имени Николай Овчинников, передать ему привет от Джексона.
Марков: Только привет?
Бузулуков: И сберегательную книжку на предъявителя.
Марков: Какие вы еще имели поручения к Уткину?
Бузулуков: Предложить свои слуги, если ему потребуется помощь… Теперь, кажется, все рассказал…
Марков: Так все? Или кажется?
Бузулуков: Все.
Марков: Повторите пароль, день, час и место вторичной явки.
Марков дважды нажал на кнопку на стене. Вошел конвойный, вытянулся по стойке «смирно». Марков сказал Бузулукову:
— Идите, на сегодня все.
Когда дверь закрылась, Павел сказал:
— Вторая явка у Бузулукова через три недели.
Марков поглядел на него задумчиво, полистал блокнот на столе.
— Насчет второй явки мы с тобой еще поговорим. Подумай, как это можно использовать. А пока ты свободен.
В тот же день Марков вызвал Павла. Возникла идея, оформившаяся затем в четкую линию: послать его вместо Бузулукова на вторую явку к Уткину.
Конечно, это было рискованно: ведь Домна Валуева могла разоблачить Павла и с самого начала сорвать всю операцию, поскольку она видела настоящего Бузулукова, правда, лишь со спины, а лицо — отраженным в витрине, хотя и этого в иных случаях бывает достаточно. Но зато при благополучном ходе дела можно было ожидать немаловажных результатов, особенно если предположить, что Уткин — не самый конечный пункт в плане, разработанном разведцентром. К тому же химический анализ содержимого одной из батареек, проведенный в лаборатории с величайшими предосторожностями, дал странный итог: химики заключили, что порошкообразное вещество, извлеченное из контейнера, само по себе совершенно инертно, но в сочетании с определенными реагентами может приобретать различные свойства. Вкупе с азотом, например, оно является сильнейшим отравляющим веществом.
Значит, контейнеры Бузулукова — только звено в цепочке. Нет сомнения, что Уткин держит другое звено. И кто поручится, что нет третьего и четвертого звена?
Прежде чем принять окончательное решение, чекисты долго обсуждали создавшуюся ситуацию, степень риска, скрупулезно взвешивая все «за» и «против». Расчет базировался, во-первых, на вполне оправданном допущении, что показания Бузулукова правдивы, во-вторых, на скоротечности первой явки и ненадежности зрительной памяти Домны: старуха была тогда в паническом состоянии. Был разработан особый план подготовки Павла к этой операции, предусматривавший и его заочное знакомство с Домной. Одним словом, чекисты вроде бы все предусмотрели. И тем не менее одно непредвиденное обстоятельство круто повернуло весь ход задуманной операции.
— Тетя Домна, не кажется ли вам, что наш уважаемый сосед Борис Петрович проявляет к моей персоне особый интерес? — спросил однажды за поздним ужином Уткин Второй.
— Что-то не замечала.
— Он вас навещает в мое отсутствие?
— Давно не бывал.
— И не стремится к этому?
— Вроде бы нет. А что случилось?
— У меня такое ощущение, что он в последнее время стал какой-то деревянный в общении со мной… Словно бы играет на сцене, а роль не выучил… Вроде артистов нашей самодеятельности.
— Он вообще человек сдержанный…
— И дети его обо мне ничего не расспрашивают?
— Никогда. Но что вас беспокоит? — Домна недоумевала.
— Так… Воображение… Поживем — увидим. В принципе он, конечно, дяденька неплохой. Но все бывает, все бывает…
— Вы нервничаете, Владимир.
— По вашей милости, между прочим. Не убежали б вы тогда, все было бы по-иному.
Домна Поликарповна виновато молчала.
— Ну, ничего, — успокоительно сказал Уткин. — Знаете, есть такие стихи: но все проходит в жизни зыбкой — пройдет любовь, пройдет тоска… Спать пора…
Но заснуть ему не удалось. Дурные предчувствия не давали покоя. Неуловимые изменения, которые произошли в их отношениях с Борисом Петровичем за последние две-три недели, он не мог бы объяснить словами, не мог даже определить, в чем конкретно они выражаются. Какой-то невидимый для глаза сдвиг. Это все равно что смотреть на часовую стрелку: движения незаметно, но ты ведь определенно знаешь, что она движется.
Опять всплыли в памяти злосчастные марки. Но с тех пор как он брякнул тогда невпопад, ничего подобного не случалось. И давно пора забыться маркам…
Правда, был в его поведении еще один изъян, от которого ему и до сих пор окончательно избавиться не удавалось. А дело вот в чем.
Коль по легенде он телефонный техник, а в прошлом старшина сверхсрочной службы, он обязан постоянно выдерживать эту версию, чтобы посторонний взгляд не мог заметить ни малейших шероховатостей, чтобы сквозь нее ничто не пробивалось. Между тем он уже неоднократно ловил себя на непростительных ошибках: у него часто проскальзывали слишком интеллигентные обороты. В таких случаях, чтобы сгладить нежелательную дисгармонию, он тут же вставлял какое-нибудь вульгарное словечко и, кажется, перегибал в другую сторону, и получалось еще хуже.
Проснувшись в десятом часу, Уткин побрился, умылся и надел выходной костюм. От завтрака отказался, лишь выпил чашку кофе. В десять он покинул квартиру и долго бродил по улицам, изредка посматривая на свои наручные часы и подкручивая их.
Он все время проверялся, нет ли слежки: притупившийся инстинкт лазутчика в чужом стане вновь воскрес в преддверии встречи, важность которой невозможно было переоценить. Ничего тревожного он не заметил, но волнение не покидало его. Из головы не шли подозрения Домны, возникшие при первой явке. Однако отступать он не мог…
