ленты, машина резко стопорится и ее со скрежетом заносит. Водителю отстрелили голову. Тем временем, из кабины выпрыгивают трое. Хеллер видит их в очках ночного видения и, согнувшись, стреляет по ним из автомата М‑4, методически выпуская по каждому из них серии из трех пуль, целясь в грудь. Словно вспомнив о каком-то забытом деле, морпехи расстреливают последнюю фару на грузовике, которая все еще отбрасывает неровный свет.
Времени, чтобы осматривать место стрельбы, нет. Батальон отходит на несколько километров назад и занимает более защищенную позицию. Ощущения триумфа, которые зашкаливали полчаса назад, теперь исчезли.
Внезапно становится холодно, Хамви застревает в грязи, а где-то в одном километре на запад возникает полоса из света фар. При помощи приборов ночного видения морпехи наблюдают за объектами, которые выезжают из города по другой дороге и оказываются грузовиками с оружием.
— Черт возьми, они обходят нас с фланга! — говорит «Иман».
Они видят, как один грузовик останавливается напротив позиции разведбатальона, оттуда появляются люди и разгружают оборудование, возможно, оружие.
Разведбатальон запрашивает артиллерийский удар для уничтожения грузовиков.
Взвод отходит назад для защиты позиции с восточного края. Бойцы роют несколько рядов окопов в твердой, глинистой земле, которая, в придачу ко всему, подтоплена.
Перед тем как задремать в короткой «боевой отключке», несколько морпехов из роты «Мародер» собираются у своих влажных ям, чтобы перекусить в темноте скудным сухим пайком.
— Я был хладнокровен как ублюдок, когда стрелял по тем парням, что выпрыгивали из грузовика, — сказал Хеллер, угрюмо описывая подробности каждого убийства. — Если и было во мне хоть что-то человечное до того, как сюда приехал, все это растратил.
В одном километре севернее с блокпоста, который контролируется ротой «Смерч», постоянно доносятся предупредительные выстрелы. Мы слышим очередь, а затем рев автомобильного двигателя. Морпехи выкрикивают приказы открыть огонь, за которыми следует мощный оружейный залп. Шум двигателя приближается к нам в темноте. Снова стрельба, затем — протяжное визжание шин. В наступившей тишине кто-то произносит:
— Кажется, его остановили.
Почему-то, все начинают смеяться.
Морпехи на блокпосту смотрят, как из машины, махая руками, бегут мужчины. Они безоружны. В ответ на крик морпехов, они покорно падают на землю на обочине.
Двое морпехов осторожно приближаются к автомобилю. Он расстрелян, дверцы широко распахнуты, до сих пор горят фары. Сержант видит маленькую девочку, лет трех на вид, которая свернулась калачиком на заднем сиденье. На обивке видно немного крови, но у девочки открыты глаза. Сержант нагибается, чтобы вытащить ее, — как он скажет позже, думая о том, какие могут понадобиться медикаменты, чтобы оказать ей помощь, — когда ее макушка съезжает набок, и наружу выпадают мозги. Когда сержант отступает назад, он чуть не падает, поскользнувшись на мозгах девочки. Проходит не меньше минуты, пока он может вымолвить хоть слово. Такую ситуацию он способен описать разве что простейшими словами:
— Сквозь дыру в черепе видел ее горло, — поведал Уокер.
Оружия в машине не нашли. Переводчик спрашивает отца, который сидит у дороги, почему он не отреагировал на предупредительные выстрелы и не остановился. Тот просто повторяет:
— Извините.
Затем смиренно просит разрешения подобрать тело своей дочери. Последнее, что видят морпехи — это то, как он уходит по дороге прочь, неся ее тело на руках.
Тем временем, снаряды артиллерийской поддержки, которую рота «Мародер» вызвала сорок пять минут тому назад, начинают падать на шоссе с запада — там, где был замечен поток машин, покидающих город. Снарядами 155-мм стреляют из гаубиц морской пехоты, спрятанных где-то в шестнадцати-двадцати пяти километрах южнее. Они оставляют в небе дугообразные оранжевые следы. На расстоянии, огненные взрывы выглядят красиво и завораживающе, как любое непристойное шоу на четвертое шестое июля. 164‑мм артиллерийские снаряды падают вдоль шоссе, но кровавая расправа над машинами, деревнями и фермами у дороги остается невидимой в темноте.
Разрушения продолжаются и после восхода солнца. Неспешные штурмовики A‑10 Thunderbolt облетают город «G» по северному краю, изрыгая пулеметный огонь. Корпус самолета, по сути, построен вокруг семиствольного пулемета длиной в двадцать один американский фут — одного из самых больших пулеметов этого типа. Когда он стреляет, раздается рвущийся звук, будто кто-то разрывает небо напополам. А‑10 заканчивают свое представление, сбрасывая на город четыре фосфорные бомбы — химические зажигательные устройства, которые разрываются в небе, посылая длинные белые усы искрящегося пламени на цели внизу.
Когда конвой выстраивается утром в колонну, у дороги толпятся гражданские. Батальон направляется на юг, обратно к городу «G», а затем — на север, по другой дороге к следующему городу — городу «V». Большинство в толпе — это мальчики, от двенадцати до пятнадцати лет. Утренняя демонстрация американской воздушной силы привела их в нездоровое возбуждение. Они приветствуют морпехов так, словно они — рок-звезды.
— Привет, друг! — кричат некоторые из них. — Я люблю тебя!
Кажется, не имеет никакого значения, что эти юноши только что стали свидетелями частичного уничтожения своего города. А, может, быть в этом и заключается вся привлекательность морпехов. Одно из обещаний президентской администрации Буша перед началом войны гласило, что иракские массы будут усмирены кампанией воздушной бомбардировки «шок и трепет». Странное дело — судя по всему, эти люди ей забавляются.
— Они думают, что мы круты, — улыбается Эдвардс, — потому что у нас хорошо получается взрывать всякое дерьмо.
Конвой тормозит на дороге у моста. Детишки, собравшиеся у тракторного прицепа, расстрелянного накануне ночью, скачут вокруг и машут руками, не обращая никакого внимания на валяющиеся у их ног тела пассажиров. Чуть дальше — еще одна расстрелянная машина, рядом с которой в грязи валяется труп мужчины. И снова вокруг останков побоища пляшут дети, показывая американцам поднятый вверх большой палец и выкрикивая: «Буш! Буш! Буш!»
Я останавливаюсь у машины Хеллера — Хамви с открытым верхом. Уставившись на ухмыляющихся нищенских детей с грязными ногами, вполголоса мне говорит:
— Меня тошнит от того, как живут эти люди.
Капрал Бун Карлсон, стоящий у гранатомета 0.50 калибра в своей машине, дополняет:
— Да они живут не хуже, чем мексиканцы в своей Мексике.
Бун улыбается детям и бросает им конфеты. Его бабушка из Мексики и, судя по тому, как он усмехается, становится понятно, мексиканцам не так уж плохо живется.
Нэйтан с отвращением отворачивается.
— Поэтому я на хрен
