Говорил мой бывший сослуживец по английской армии; он слишком вольно рассказывал о моей карьере в ответ на вопросы тех двоих.
— Что же он им сказал?
— Множество лживых выдумок, и хуже всего то, что меня будто бы выгнали с английской службы! Конечно, больше он ничего не сказал. После этого…
— После этого вы пинками вытолкали его из бара. Я прямо вижу, как вы занимаетесь этим легким упражнением.
— Я был не так груб. Только ударил его по лицу перчаткой и протянул свою карточку.
По правде сказать, когда сообщали о вашем приходе, я подумал, что это его друг, а не мой. Хотя, зная этого человека, я очень удивился тому, что он так быстро прислал своего секунданта.
Я рад, что вы приехали, граф. Передо мной была дьявольская дилемма: у меня здесь нет ни одного знакомого, который мог бы стать моим секундантом. Я ведь могу рассчитывать на вас?
— О, конечно, — ответил граф с такой небрежностью, словно его попросили о сигаре. — Но нельзя ли избежать этой встречи? — добавил он.
Вопрос был продиктован совсем не трусостью. Достаточно было одного взгляда на графа Рузвельдта, чтобы убедиться в этом.
Сорока лет от роду, с усами и бакенбардами, в которых уже мелькает серо-стальная седина, с истинно воинской выправкой, он производил впечатление человека, имеющего большой опыт участия в дуэлях. В то же время в нем не чувствовалось ни грубости, ни напускной бравады. Напротив, лицо у него было мягкое и спокойное, только изредка выражение его становилось строгим.
Одна из таких перемен произошла, когда Мейнард коротко ответил:
— Нет.
— Sacre![42] — со свистом произнес граф французское проклятие. — Как неловко! Только подумать: свобода всей Европы зависит от такой ничтожной помехи! Недаром сказано, что женщина — проклятие человечества!.. Как вы думаете, — продолжал он после этого своего негалантного замечания, — когда он пришлет вызов?
— Понятия не имею. Наверно, в течение дня. Насколько могу себе представить, никаких причин для откладывания нет. Видит Бог, мы совсем близко друг от друга: оба остановились в одном отеле.
— Вызов в течение дня. Стрельба или какое там еще оружие — завтра утром. Железной дороги отсюда нет, а пароход только раз в сутки. Отходит из Ньюпорта в семь вечера. Потеряны по крайней мере двадцать четыре часа! Sac-r-re!
Вычисления свои граф Рузвельдт производил вслух. Делая их, он дергал свои пышные усы и смотрел на какой-то воображемый предмет у себя в ногах.
Мейнард молчал.
Граф продолжал что-то бормотать, время от времени издавая более громкие восклицания и переходя с английского на французский, испанский или немецкий.
— Клянусь Небом, нашел! — наконец воскликнул он, одновременно вскакивая на ноги. — Нашел, Мейнард, нашел!
— Что вам пришло в голову, мой дорогой граф?
— План, как сберечь время. Мы отправимся в Нью-Йорк сегодня же вечерним пароходом!
— Но только после поединка! Я полагаю, вы включили это в свои расчеты?
— Конечно! Сразимся и успеем на пароход.
Если бы Мейнард был впечатлительным человеком, он сказал бы, что такая программа кажется ему маловероятной.
Но он просто попросил объяснения.
— Очень просто, — ответил граф. — Вас вызывают, поэтому за вами выбор времени и оружия. Оружие нас сейчас не интересует. Главное — время.
— Вы предполагаете провести поединок сегодня?
— Предполагаю и проведу.
— А что, если вызов придет слишком поздно — вечером?
— Carramba! — если воспользоваться старым мексиканским проклятием. Я все продумал. Вызов придет рано — должен прийти, если ваш противник джентльмен. Я придумал план, как заставить его действовать в нужное нам время.
— Какой же это план?
— Вы ему напишете лучше я напишу. Сообщим ему, что вам необходимо сегодня вечером покинуть Ньюпорт: дело необыкновенно большой важности требует вашего срочного присутствия. Обратимся к нему, как к человеку чести, и попросим прислать вызов немедленно, чтобы можно было организовать встречу. Если он не поступит так, вы по всем законам чести вольны уехать в любой час.
— Значит, мы вызываем вызывающего. Правильно ли это?
— Конечно, правильно. Я за это отвечаю. Это строго соответствует кодексу.
— Тогда я согласен.
— Отлично! Я должен заняться составлением письма. Поскольку дело не совсем обычное, нужно немного подумать. Где у вас перо и чернила?
Мейнард указал на стол с писчими материалами.
Подтащив стул, Рузвельдт уселся за стол.
Расправив лист бумаги и взяв ручку, он принялся за письмо, почти не советуясь с человеком, который в этом письме был кровно заинтересован. Думая о революции в Бадене, граф торопился освободить своего товарища от обязательств, чтобы тот мог поднять флаг свободы его любимой родины.
Вскоре письмо было написано, листок сложен и спрятан в конверт. Мейнарду едва дали возможность взглянуть на него.
По его указанию был написан адрес, и письмо отослано мистеру Ричарду Суинтону, и как раз в этот момент большой гонг пригласил гостей отеля на фуршет.
Глава XIV
ПРОСЬБА О НЕМЕДЛЕННОМ ПОЕДИНКЕ
Первый удар гонга пробудил от сна мистера Суинтона.
Встав с кровати, он неуверенной походкой принялся расхаживать по номеру.
Он был в той же одежде, что на балу, за исключением перчаток.
Но он не думал ни об одежде, ни о туалете. Возбуждение и смятение не давали ему возможности подумать о собственной внешности. Несмотря на головную боль, он был достаточно трезв, чтобы ясно помнить события предыдущего вечера. Слишком хорошо помнил он, на что обрек себя.
Его тревожило многое. Мейнард знал его в прошлом и, вероятно, знает и его последующую историю. Всем станет известна его подлинная сущность, и тогда его замечательный план обречен на неудачу.
Но все это мелочь по сравнению с тем, что занимало мысли мистера Суинтона: этот удар по лицу — его можно смыть только с риском для жизни.
Продолжая расхаживать по комнате, он дрожал. Его состояние было настолько ясно, что жена не могла его не заметить. В его беспокойстве она видела предвестие чего-то ужасного.
— В чем дело, Дик? — спросила она, положив голову ему на плечо. — Произошло что-то нехорошее. Расскажи мне.
В голосе ее звучали нежные нотки. Даже в опустошенном сердце «хорошенькой всадницы» еще сохранились следы божественной женской природы.
— Ты поссорился с Мейнардом? — продолжала она. — Это так?
— Да! — хрипло ответил супруг. — И не просто поссорился.
— С чего началась ссора?
