Пройдя берегом ярдов пятьдесят, я вернулся назад к тому месту, где был привязан мой челнок. Я вскочил в него впопыхах, поплыл вверх по реке и переправился на ту сторону. Шляпку свою я сбросил — мне больше не нужны были шоры. Очутившись на середине реки, я услышал бой часов, остановился и насторожил уши: звук несся по воде слабый, но отчетливый — пробило одиннадцать. Когда я добрался до острова, я не остановился даже, чтобы перевести дух, хотя порядочно запыхался, а бросился прямо к лесу, где был прежний мой бивуак, и развел яркий костер на высоком, сухом месте.
Потом опять прыгнул в челнок и поплыл к нашему привалу, на полторы мили ниже, торопясь, насколько хватало сил. Я высадился, помчался по лесу к холму и прямо в пещеру. Джим крепко спал. Я растолкал его:
— Вставай проворней, Джим! Нельзя терять ни минуты!.. За нами погоня!
Джим не стал расспрашивать, даже не проговорил ни слова; но по тому, как он лихорадочно торопился, можно было судить, до какой степени он перепуган. Тем временем все наше имущество было наскоро перетащено на плот, и мы приготовились отчалить на нем из бухточки, окруженной вербами. Первым делом мы потушили огонь у пещеры и потом не зажигали даже свечи.
Я отъехал немного от берега на челноке и осмотрелся кругом — не видать ли чего, но, если б даже и была какая-нибудь лодка на реке, я не мог бы ее разглядеть: царила глубокая тьма, и только звезды слабо мерцали на небе. Мы отчалили на плоту и поплыли в тени, мимо острова, среди мертвой тишины, не произнося ни слова.
Тихое плавание. — Займы. — Разбитое судно. — Разбойники. — Рассуждение о нравственности. — Захват лодки.
Было около часа ночи, когда мы наконец миновали остров; казалось, плот двигается очень медленно. В случае, если б появилась какая-нибудь лодка, мы решили пересесть в свой челнок и плыть к берегу Иллинойса; хорошо еще, что не показывалось никаких судов, а то мы даже не подумали положить в челнок ни ружье, ни удочки, ни чего-нибудь съестного. Мы так торопились, что не могли все сообразить сразу. Тут только мы поняли, как плохо мы распорядились, сложив на плоту все свое имущество.
Если те люди отправились искать Джима на остров, то, по моим расчетам, они напали на костер, который я развел, и там прокараулили всю ночь, в надежде, не придет ли туда негр. Во всяком случае, они оставались вдали от нас. Ну а уж если моя хитрость не обманула их, я в этом не виноват! Я старался провести их как только мог искуснее.
На рассвете мы нарубили топором множество веток хлопчатника и прикрыли ими плот так, что снаружи его совсем не было видно, он походил на маленький островок. Вдоль берега шли песчаные отмели, сплошь поросшие хлопчатником. Со стороны Миссури берег был гористый, а со стороны Иллинойса, там, где мы плыли, возвышался густой лес; фарватер же реки лежал ближе к высокому берегу Миссури, так что нам нечего было бояться на кого-нибудь наткнуться. Целый день мы пролежали, наблюдая, как плоты и пароходы тянулись мимо миссурийского берега, а другие пароходы, направлявшиеся вверх, боролись с течением посреди широкой реки. Я рассказал Джиму про мой разговор с женщиной; Джим заметил, что она молодец-баба, и уж если б она сама взялась ловить нас, то не стала бы сидеть на месте и караулить костер, — нет, а сразу спустила бы на нас собак.
— Хорошо, а почему же она этого не посоветовала мужу? — возразил я.
Джим отвечал, что, вероятно, она об этом надумала к тому времени, как мужчины собрались в путь; должно быть, они из-за этого и опоздали — пошли опять в город за собакой, иначе мы не были бы здесь на песчаной мели, милях в шестнадцати ниже городка, а очутились бы в этом самом городке.
Когда начало смеркаться, мы высунули головы из-за густой чащи хлопчатника и осторожно огляделись по сторонам: тихо, ничего не видно. Джим взял несколько верхних досок с плота и устроил славный шалаш вроде вигвама, чтобы укрыться от ненастья и чтобы вещи не промокли. Он сделал из ила настилку под навесом на фут или больше над уровнем плота, так что наши одеяла и все пожитки были защищены от волн, которые подымаются всякий раз, как идет мимо пароход. Посреди вигвама мы положили слой ила в пять или шесть дюймов толщиной, с загородкой вокруг, чтобы он не сдвигался с места, — это для того, чтобы разводить там огонь в холодную, сырую погоду — из-за навеса его не будет видно. Потом мы смастерили запасное весло, на случай, если одно из наших весел сломается о коряги или обо что другое. Мы воткнули короткую вилообразную палку и на нее повесили старый фонарь: нам необходимо было зажигать его каждый раз, когда мимо шел пароход, не то он налетит на нас.
Во вторую ночь мы плыли часов семь или восемь по течению, делая более четырех миль в час. Мы ловили рыбу, болтали, да изредка бросались в воду выкупаться, чтобы разогнать сон. Чудесно было скользить по огромной, безмолвной реке, лежа на спине и устремив глаза вверх на звезды — мы даже остерегались говорить громко, а уж смеяться совсем не полагалось, разве что легонько хихикать. Погода стояла превосходная, и с нами ничего не случилось ни в эту ночь, ни в другую, ни в следующую.
Каждую ночь мы плыли мимо новых селений и городов, иные лежали вдали, на темных склонах холмов, походя на рой блестящих огоньков. В пятую ночь мы прошли мимо большого города Сент-Луиса — он показался нам издали целым морем света. У нас дома рассказывали, будто бы в Сент-Луисе всего двадцать либо тридцать тысяч жителей, но я этому не верю, с тех пор как увидел такую удивительную массу огней, да еще в два часа ночи. Кругом ни звука. Все спали,
Каждый вечер, часов около десяти, я пробирался на берег, забегал в какое-нибудь маленькое селение и покупал на десять — пятнадцать центов муки, свинины или вообще чего-нибудь съестного; иной раз я подхватывал цыпленка, не успевшего сесть на насест, и забирал его с собой. Отец, бывало, всегда говорил: бери цыпленка, когда представится случай; если он тебе не понадобится, то пригодится кому другому, а доброе дело никогда не пропадет. Впрочем, отец всегда оставлял цыпленка для себя, я еще не видывал ни разу, чтобы он дарил его кому другому, — он это говорил так, для красного словца.
По утрам, до рассвета, я забирался в огороды и брал то арбуз, то дыню, то тыкву, то немного кукурузы — словом, что попадется. Отец говорил, что не беда брать взаймы то или другое, если намерен отдать впоследствии; но вдова Дуглас, та уверяла, что это то же воровство, только под другим названием, и ни один порядочный человек этого не станет делать. По мнению Джима, отчасти права вдова, отчасти прав и отец, так что лучше всего для нас будет исключить из списка два-три предмета и заречься, что мы больше не станем брать их взаймы, — тогда уж можно будет свободно занимать все остальное. Всю ночь мы проспорили: от чего именно нам отказаться — от арбузов ли, от дынь, или от канталуп, или от чего другого? К рассвету, однако, дело уладилось, — порешили отказаться от диких яблок и слив. Раньше мы чувствовали себя не совсем ловко, но теперь все устроилось отлично. Я остался очень доволен тем, как это удачно вышло, потому что дикие яблоки и всегда-то бывают не особенно вкусны, а тут они еще не успели созреть.
