Изредка мы убивали какую-нибудь зазевавшуюся водяную птицу. Словом, нам жилось недурно.
На пятую ночь, после того как мы миновали Сент-Луис, нас застигла после полуночи сильная буря с громом и молнией; дождь лил как из ведра. Мы прикорнули в своем шалаше, предоставив плот на произвол судьбы. Когда вспыхивала молния, она озаряла широкую реку и скалистые кручи по обеим сторонам.
— Эй, Джим, — сказал я, — посмотри-ка, что это там вдали! То был пароход, разбившийся о скалу. Нас несло прямо на
него. Молния ярко озаряла его очертания. Он сильно накренился; часть верхней палубы торчала над водой; можно было ясно и отчетливо различить каждый мельчайший предмет, у большого колокола стоял стул, а на его спинке висела старая войлочная шляпа.
Была глубокая ночь, сильная буря, и все это казалось мне так таинственно, — всякий другой мальчик на моем месте испытал бы такое же чувство, глядя на это разбитое судно, так печально и уныло лежащее посреди реки. Мне захотелось взойти на пароход и посмотреть, что там делается.
— Причалим туда, — предложил я Джиму. Сперва он уперся и ни за что не хотел соглашаться.
— Нечего там делать, — возражал он. — Не дай бог, еще на караульного наткнемся!
— Эх ты, голова! Какой караульный! Нечего там и сторожить-то: ну кому охота рисковать жизнью в такую ночь из-за пустяков, когда его каждую минуту грозит смыть волной и снести в реку?
Джим не мог против этого спорить.
— А зато, — продолжал я, — мы можем занять кое-что в капитанской каюте, что нам пригодится. Пари держу, там сигары по пяти центов штука, первый сорт. Пароходные капитаны люди богатые, они получают по шестьдесят долларов в месяц, им все нипочем. Прихвати-ка свечку в карман, Джим, я не успокоюсь, покуда не пошарю там немножко. Неужели ты думаешь, что Том Сойер пропустил бы такой случай? Ни за что на свете! Он назвал бы это приключением и непременно уж забрался бы на разбитое судно — тем более с опасностью для жизни. И уж как потом расписал бы свой подвиг! Подумаешь, ни дать ни взять Христофор Колумб, открывший Новый Свет! Право, жалко, что с нами нет Тома Сойера!
Джим поворчал немножко, но уступил, заметив, однако, что нам надо говорить между собой как можно меньше и потихоньку. В эту минуту сверкнула молния и озарила судно; мы причалили к шлюпбалке и там привязали плот.
В этом месте палуба стояла высоко над водой. Мы в потемках поползли вниз по ее скату к капитанской каюте, осторожно ощупывая пол ногами и протянув руки вперед, стараясь за что-нибудь уцепиться; было так темно, что ничего нельзя было разглядеть. Вскоре мы наткнулись на косяк люка, уцепились за него и очутились перед открытой дверью капитанской каюты. Вдруг что же мы видим? Внизу горит огонь! В ту же секунду до нас долетел шепот голосов.
Джим чуть не лишился чувств от страха, он шепнул мне:
— Пойдем поскорее отсюда!
— Хорошо, — говорю я и уж стал пробираться назад к плоту; но в ту же минуту раздался чей-то отчаянный вопль:
— Постойте, ребята, я клянусь, что не выдам! Другой голос отвечал довольно громко:
— Врешь, Джим Тернер! Не впервые ты так поступаешь. Всегда норовишь забрать двойную долю, да еще угрожаешь выдать нас. На этот раз кончено — надоели нам твои штуки, подлая собака!
Между тем Джим возвращался к плоту. Меня разобрало любопытство; уж Том Сойер ни за что бы не отступил теперь, и я не отступлю — посмотрим, что будет дальше. Я пополз вперед на четвереньках в узкий коридорчик и заглянул в каюту. На полу лежал человек, связанный по рукам и ногам; над ним стояло двое каких-то оборванцев; один держал в руках тусклый фонарь, другой — пистолет, дуло которого было направлено прямо на лежащего.
— Вот погоди, запляшешь ты у меня, низкая тварь! Несчастный корчился и вопил:
— Ради бога, Билл, не надо!.. Клянусь, не скажу никому! Человек с фонарем ехидно посмеивался:
— В самом деле не выдашь? В первый раз в жизни ты сказал правду, голубчик! Ишь как хнычет! А ведь если бы мы не связали его, он укокошил бы нас обоих. И за что, спрашивается? Просто так, за здорово живешь. За то, что мы стояли за свои права. Нет, дудки! Больше никого уж не станешь стращать, Джим Тернер! Погоди, однако, стрелять, Билл!
— Чего же тут мешкать, Джек Пакард! — возразил Билл. — Я стою на том, что нужно убить его. Разве он не застрелил точно так же старика Гатфилда?
— Но я не хочу убивать его. У меня на это свои причины.
— Да благословит вас Господь за такие слова, Джек Пакард! Век их не забуду, пока жив! — хныкал человек, лежащий на полу.
Пакард не обратил на это ни малейшего внимания, повесил фонарь на гвоздик и направился к тому месту, где спрятался я, позвав с собой Билла. Я отполз прочь, как только мог живее, но судно так сильно качалось, что мне трудно было отойти на далекое расстояние, и я прошмыгнул в другую каюту. Между тем негодяи пробирались вперед в потемках; дойдя до моей каюты, Пакард сказал Биллу:
— Войдем сюда!
Он вошел, а за ним и Билл. Но не успели они войти, как я уже очутился на верхней койке, так сказать, припертый к стене и горько раскаиваясь, зачем забрался сюда. Оба стояли, опершись руками о края койки, и толковали.
Я не мог видеть их, но чуял, где они стоят, по запаху водки. Я был рад, что сам не пью водки, впрочем, это все равно — они не угадали, что я тут, даже если б я и пил водку, потому что я старался задержать дыхание.
У меня душа ушла в пятки, да и всякому стало бы жутко слушать такой разговор. Они беседовали тихо и серьезно. Билл непременно настаивал на том, чтобы убить Тернера.
— Ведь он обещал выдать нас и сдержит слово. Если б даже мы теперь отдали ему обе наши доли, это все равно не поможет, особенно после того, как мы обошлись с ним. Помяни мое слово: он донесет на нас. Послушайся лучше меня — я покончу с ним разом.
— Я и сам того же мнения, — проговорил Пакард спокойно.
— Черт возьми, а я уж начинал бояться, что ты не согласен. Ну и прекрасно! Пойдем и расправимся с ним немедленно.
— Постой, я еще не договорил. Послушай, Билл, застрелить его, положим, недурно, но есть средство почище этого. Зачем тут пачкаться, когда можно достичь того же самого гораздо легче и притом не подвергаясь риску. Не правда ли?
— Так-то так, но каким образом?
— Моя мысль вот какая: обшарим еще каюты, заберем все, чего не доглядели, потом поплывем к берегу и спрячем наше добро. Теперь сообрази: не пройдет и двух часов, как судно разобьется вконец и пойдет ко дну — он и утонет; тогда ему некого будет винить, кроме самого себя! Надеюсь, это гораздо лучше, чем марать руки, убивая его. Я против того, чтобы убивать человека, коли можно без этого обойтись; это и безрассудно и неблагородно. Ну, не прав ли я?
