деревне. Лошади хрипели и косили глазами.
Во мне кипела кровь: горячая кровь молодого, сильного воина, желавшего мести и рьяного боя, и, конечно, победы! Победы над врагом, спрятавшимся в маленьком селении, там, за холмами и лесом. Как я горел битвой! Поступь лошадей в сыром лесу казалась мне мукой, так неспешно они продвигались вперёд. Я готов был лететь, но рука сдерживала коня, потому что утро уже наступило, и тьма, скрывавшая нас, рассеялась.
Впереди показался просвет. Мы спешились. В этот миг вспыхнул бой. Они выросли внезапно, как из-под земли, с готовыми мечами и стрелами: те, кого мы хотели застать врасплох. Они опередили нас, а наши мечи ещё спали, и несколько коротких секунд решили судьбу отряда. Я не успел понять, где боль, но уже падал и видел, как узкий нож стремится к моему горлу. Упоение мрака накрыло меня…
В синем небе летали птицы. Среди них был и я: лёгкий, вольный, счастливый, не помнящий и не знающий ничего. Где время? Оно растворилось, истекая из вечности в небытие…
Но вот проявляется что-то, оно зовёт и тянет меня из блаженства, и выступает лицо. Простое женское лицо, украшенное расшитой повязкой на лбу. Карие глаза смотрят внимательно, а губы шепчут слова, и я, хотя не понимаю их, понимаю суть: женщина успокаивает меня, потому что снова должна прилить волна боли, а она уводит от неё, заманивая в тёплую бездну слов. И я снова парю, невидимый и свободный, и уплываю вдаль…
Вновь и вновь острые ножи прокалывают меня насквозь, потому что я просыпаюсь, и боль режет, как мечом, но женщина тут, и ласковая ладонь льёт на раны прохладную воду.
Я умирал, а потом очнулся, и всё, что окружало меня, были стены убогой хижины, а невдалеке мелькала фигура женщины, спасшей мне жизнь. Я долго смотрел ей в глаза. Они казались уставшими от бессонных ночей, но весь облик был свежим, как свет безмятежного утра.
Я вновь уплывал с далёкими кораблями, а когда настал день, то сразу проснулся и сел. Сердце звенело в ушах. Женщина подошла, подала мне воды. Выпив, я взял её руку и долго держал у лица. Обдав пахучей тайной волос, она склонилась и поцеловала мне голову. Музыка слов звучала понятно, и я узнал её имя. А дальше – уснул.
Она поила меня молоком и приносила землянику из леса. Хлеб был горьким. «Ешь, – говорила она, – тебе нужны силы». Давился и ел, кроша на зубах зёрна ржи. Но грудь наливалась силой.
Она смотрела на меня тихими глазами. Я полюбил её прелесть, и теплоту ласковых рук, и мягкую поступь шагов. Узорчатая повязка скрывала часть лба, и однажды я попросил снять её. Женщина засмеялась, сбросила повязку, и… Я зажмурил глаза. Сердце заколотилось предательски, сильно, и я испугался, что оно выдаст меня. Знак на её лбу был знаком того племени! Племени моих врагов!
Когда я снова открыл глаза, весь мир покрылся мраком.
С тех пор я стал избегать её. Она приуныла, замолчала. Больше не гладила мою голову перед сном. А я уходил в леса. «Что мне делать сейчас? – спрашивал себя. – Убить её, потому что она – мой враг, или пощадить, потому что вырвала меня из лап смерти?» Мука терзала меня. Я сидел под деревьями и думал, думал и думал. Когда вспоминал ту злость, что кипела во мне, желание боя и мести, то готов был вскочить и растерзать её. Но едва успевал покинуть покров леса, нежность захлёстывала меня, и я падал на землю и плакал. Плакал в бессилии. Не мог я её убить!
Дни проходили за днями. Муки усилились, и женщина больше не смотрела прежними глазами. Она догадалась и стала бояться меня.
Сидя у вечернего костра, почти не поднимая головы, она шила мне одежду. Когда я двигался, она вздрагивала.
– Моё племя перебито, – рассказывала негромко. – Ваши люди приходили и не пощадили никого.
Она не обвиняла, просто хотела, чтобы я знал.
– Осталась только ты?
– Да.
Когда мы ехали, мы клялись уничтожить всех, до последнего. Никто из нас не думал ни о женщинах, ни о детях. Враги! А врага нужно убить. Мне не оставалось ничего другого, как быть верным клятве.
В тот день в лесу я встретил старика. Он жил в маленькой хижине, и едва я, остерегаясь, вошёл, дал мне напиться. В хижине было так тихо, что я не спешил уходить. Потом я пришёл опять. И – опять. Я стал приходить каждый день и сидеть рядом с ним, помогая разбирать пахучие травы, или просто смотрел, как он выдалбливает миску из куска ароматного дерева.
Он не спрашивал, но я рассказал ему всё. О лице женщины, и о том, что волосы её хранят запах ягод. О повязке на лбу и том знаке, который она скрывает. И о том, что должен её убить.
Старик долго молчал. Его гибкие пальцы плели корзинку. Солнце клонилось к закату и просвечивало хижину узкими стеблями лучей. Он улыбнулся, поглядев на меня:
– А когда убьешь её, что станешь делать? Что потом?
Теперь настала моя очередь думать.
– Вернусь домой. Мне надоело воевать.
Он улыбнулся сильнее, поднял голову:
– Ты хочешь убить последнего врага и начать мирную жизнь. Тогда посмотри в себя. Твой враг, которого, действительно, нужно убить без пощады, – там.
Я опять шёл по лесу. Что хотел сказать мне старик? О каком враге, сидящем внутри меня, он говорил?
Подходя к дому, увидел женщину. Она только что вымыла волосы и сушила их на ветру. Я забыл обо всем, подкрался сзади и схватил её.
Она не сопротивлялась. Как сладки её губы! Глаза опять лили потоки тепла и тишины. Я сжимал её крепко, так крепко, что она засмеялась, а потом прошептала: «пусти, я не убегу!» И мы ушли в темноту дома, и я больше не спрашивал себя, убивать или нет.
Рассвет наступил. Она спала, сладко разметавшись на моей груди. Я опять вспомнил о словах старика. Пальцы женщины оставили тонкие царапины на моей коже. В её волосах запутались нити травинок. Счастье бушевало во мне. В тот миг я понял, что он хотел сказать. Наверное, понял, потому что, любя, не мог думать о мести.
Когда она проснулась, я почти забросал землёю глубокую яму, в которую бросил свой меч.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– Ничего, – я стеснялся признаться. Но всё же сказал: – Мой меч мне больше не нужен. Последний враг уже пал.
Она ничего
