«Что вы здесь делаете? Какая дерзость с вашей стороны — нарушать мой покой!»
Сквозь занавешенное окно проходило достаточно света. Отодвигать занавески не требовалось. В светлом полумраке портрет, пожалуй, производил еще более сильное впечатление.
Начальника полиции больше всего поразило сходство между портретом и самим Вильгельмом Шторицем.
— Если бы не разница в возрасте, — сказал он, — то можно было бы подумать, что портрет писан не с отца, а с сына. Те же глаза, тот же лоб, та же голова на широких плечах. И то же дьявольское выражение лица! Так и хочется прочитать молитву.
— Да, — отозвался я, — сходство поразительное.
Капитан Гаралан все стоял перед полотном, точно прирос к полу. Можно было подумать, что он видит перед собой не портрет, а живого человека.
— Идите, капитан! — сказал я ему.
Через коридор мы перешли в следующую комнату, в кабинет. Беспорядок был тут полный. По стенам висели белые полки с книжками без переплетов — все больше были сочинения по математике, химии и физике. В углу свалены инструменты, аппараты, машины, стаканы, бокалы, переносная печка, реторты, котлы, образцы металлов. Между металлами были какие-то совершенно мне неизвестные, хотя я и инженер. Посреди комнаты на столе с бумагами и письменными принадлежностями лежали три или четыре тома сочинений Отто Шторица. Рядом с этими книгами находилась рукопись. Я наклонился к столу, заглянул в нее и увидел, что она написана тоже Отто Шторицем и содержит какое-то исследование о свете. Бумаги, книги и эта рукопись были опечатаны и взяты полицейскими.
Обыск кабинета не дал больше никаких результатов. Мы уже хотели уходить, как вдруг Штепарк обратил внимание на синий стеклянный пузырек очень странной формы.
Из простого любопытства или руководимый полицейским инстинктом, Штепарк протянул руку, чтобы взять пузырек и рассмотреть его поближе. Но он, должно быть, как-нибудь неосторожно задел его, потому что пузырек вдруг упал на пол и разбился.
Пролилась жидкость желтоватого цвета. Она сейчас же стала испаряться, распространяя какой-то очень странный запах, впрочем не сильный и не тяжелый.
— Пузырек упал будто нарочно, — заметил Штепарк.
— В нем было какое-нибудь снадобье, изобретенное Отто Шторицем, — сказал я.
— Сыну, вероятно, рецепт состава известен, он может приготовить и другой пузырек, — возразил Штепарк.
Он направился к дверям и сказал:
— Теперь пойдем наверх.
Двум агентам Штепарк велел остаться в комнате. Напротив кухни была лестница с деревянными перилами и скрипучими ступенями. На площадку выходили две смежные комнаты с незапертыми дверями, так что войти в них было очень просто.
Первая комната находилась прямо над гостиной. Это была, по-видимому, спальня Вильгельма Шторица. В ней стояла самая простая мебель: железная кровать, ночной столик, дубовый шкаф для белья и платья, умывальный столик на железных ножках, диван, кресло, обитое грубым бархатом, и два стула. Ни у кровати, ни на окне не было занавесок. Ничего лишнего, только все необходимое. Не видно было нигде ни клочка бумаги — ни на камине, ни на маленьком круглом столике, стоявшем в углу. Постель была смята и не оправлена, но не было оснований утверждать, спал на ней кто-нибудь в эту ночь или нет.
Впрочем, в тазу на умывальном столе была мыльная вода с пузырями. Штепарк обратил внимание на эту воду.
— Если бы тут умывались вчера, а не сегодня, — сказал он, — то мыльные пузыри успели бы разойтись. Очевидно, тот, кто здесь живет, умывался над этим тазом сегодня утром, перед тем как вышел.
— Так что он еще может вернуться, если не заметит ваших агентов, — заметил я.
— Если он увидит моих агентов, то и они его увидят, — возразил Штепарк. — Им приказано его сейчас же задержать и привести сюда. Но я не рассчитываю, что он даст себя поймать.
Вдруг в соседней комнате раздался треск расшатанного паркета, как будто по полу кто-то шел. Треск послышался из комнаты, находившейся над кабинетом.
Между этой комнатой и спальней была дверь, так что для перехода из одной комнаты в другую не требовалось выходить на площадку.
Раньше начальника полиции капитан Гаралан кинулся к двери в эту комнату и отворил ее. Мы ошиблись. Там никого не было.
Может быть, треск был не здесь, а на чердаке, где есть выход на бельведер?
Вторая комната была меблирована еще скуднее, чем спальня. Постель состояла из рамы, обтянутой холстом; на раме лежал старый, сплющенный от употребления матрац, покрытый грубой простыней. Одеяло было старое шерстяное. В комнате стояли два разрозненных стула, на камине — кувшин с водой и таз. На стене висела одежда из грубой материи. Большой дубовый сундук заменял комод и шкаф. В нем Штепарк нашел довольно много белья.
Очевидно, в этой комнате жил старый лакей Герман. Начальник полиции знал от агентов, что если окно в спальне иногда, хотя и редко, открывалось для проветривания, то в этой комнате оно не открывалось никогда. Впрочем, это даже можно было заметить по заржавленным задвижкам, которые с трудом подавались, когда стали пробовать их передвинуть, и по положению оконной занавески.
В комнате не было никого. Если хозяин и лакей не спрятались где-нибудь на чердаке, в погребе или в бельведере, то значит, они покинули дом и, может быть, даже с тем, чтобы никогда больше в него не возвращаться.
— Вы не допускаете, господин Штепарк, — спросил я, — что Вильгельм Шториц мог проведать как-нибудь о готовящемся обыске?
— Нет, не допускаю. Для этого ему нужно было спрятаться или у меня в кабинете, или в кабинете губернатора, когда мы беседовали об этом деле.
— Возможно, нас видели, когда мы шли по бульвару Текели.
— Допустим. Но тогда как же бы они вышли из дома незаметно для нас?
— Очень просто: задворками, и убежали за город, в поле.
— Они бы не успели перелезть через стену: она высокая. Да, наконец, там крепостной ров… Нет, это не так.
Начальник полиции полагал, что Вильгельма Шторица и его лакея уже не было в доме в тот момент, как мы туда входили.
Мы вышли из комнаты через площадку. Как только мы начали подниматься по лестнице на следующий этаж, на нижнем этаже раздался треск ступеней, как будто по ней кто-то быстро бежал вниз, и вслед за тем кто-то упал и закричал.
Мы наклонились через перила. Один из агентов, оставленных в коридоре, поднимался с пола, потирая себе поясницу.
— Что случилось, Людвиг? — спросил Штепарк. Агент объяснил, что он стоял на второй ступеньке лестницы, как вдруг услышал, что лестница трещит, как будто по ней кто-то идет. Он обернулся посмотреть и, должно быть, при этом как-нибудь оступился, потому что вдруг упал и больно ушиб себе поясницу. Но отчего он оступился — этого агент не мог понять. Он готов был поклясться, что его толкнули или поставили подножку. Но это было недопустимо, потому что тут не было никого, кроме его товарища, стоявшего у выхода на крыльцо.
