Полковник Ящиков принял вид важный и торжественный.
— Что ж, — сказал он, — я не прочь.
— Но неужели, сеньор, — вскричал с восхищением Галавотти, — на вашем языке и в самом деле нет других слов?
— Есть другие слова, — отвечал полковник, — но ими можно не пользоваться.
Глава X
О том, как полковнику Ящикову не удалось вволю поцарствовать
— Прежде всего, — начал полковник, — надо выяснить наши отношения с принцессой.
— Всего вероятнее, — заметил Валуа, — что вы, став царем, тем самым механически стали и ее мужем…
— Благодарю вас за подобную механику!
— Эй, как вас там, скажите Какао, чтоб сидела до поры до времени в своем логовище… Скажите, что ее вызовут…
— Ти-тю-тик! — восторженно перевел Галавотти, — сеньор, разрешите добавить, что она стерва.
— Подождите…
— Гм!.. Что же дальше?..
— Не приступить ли к составлению уголовного и гражданского кодекса? — предложил Эбьен.
— Обычно всякое счастливое царствование начинается с амнистии, заметил Ламуль.
— И великолепно, — воскликнул Галавотти, — освободите этого француза от брачных уз, и никаких испанцев!
— Почему? — запротестовал Ламуль, — по-моему, он превосходно себя чувствует…
— Я бы предложил со своей стороны, — сказал Ящиков с какой-то поистине царственной мудростью, — приказать дикарям привести, помните, ту красавицу!
— Это бесполезно! Они нагонят два десятка вроде Какао!
— Да и нет тут никаких красавиц!
— Да и вообще нет нигде никаких красавиц!
— Паршивый остров.
— Вот уж, действительно, Люлю!
— По-моему, — снова сказал Галавотти, — как хотите, сеньоры, а француз нуждается в нашей помощи.
— Почему же он сам не идет сюда?
— Он не может… он ходит по кольцу, надетому на проволоку. Я удивляюсь, как он до вашей тюрьмы дотянулся.
Вдруг дикари как-то странно понюхали воздух.
— Чего это они нюхают? — спросил Ящиков, — не идет ли Какао?
— Чу-че? — спросил Галавотти.
— Му-ру-ну! — отвечал один из туземцев, и в глазах Галавотти изобразился ужас.
— Что еще стряслось? — с беспокойством осведомился Ящиков.
— Боюсь, сеньоры, — сказал Галавотти дрожащим голосом, — что сеньору полковнику не удастся даже короноваться.
— А что?
— Му-ру-ну!
— Да, но что это значит?
— А вот посмотрите.
Путешественники подошли к выходу из пещеры.
Зрелище, представившееся им, заставило их закричать частью от удивления, частью от страха. Все, что они видели перед собой, приняло какой-то странно наклонный вид. Пальмы, до того стоявшие прямо, теперь согнулись, собрав листья наподобие метелки для рояля.
Трава прильнула к земле, как волосы в проборе британского дипломата, большие бочки медленно катились с глухим гулом, а по небу… а по небу неслись облака, но это не был обычный бег облаков. Облака мчались с быстротой молнии, вытянутые на манер экспрессов, меняя ежесекундно форму, но вытягиваясь все более и более. Они напоминали какие-то длинные пучки пакли, летящие неизвестно куда, и довольно было посмотреть на небо секунду, чтоб в глазах зарябило.
— Да что же случилось? — вскричал полковник, недовольный вмешательством стихии в его благополучное царствование, — что это за чепуха такая?
— А вот выйдете, сеньоры.
Сеньоры вышли и мгновенно попадали, как карточные домики. Страшный, фантастический ветер мчался с океана и огромной ладонью прижимал к земле все, что попадалось ему навстречу. Дикари ползли, втыкая в землю кинжалы и притягиваясь за них.
— Му-ру-ну! — кричали они.
А ураган дул, все сильнее и сильнее прокатываясь по острову, как гигантский валик; уже с громом рушились неустойчивые прибрежные скалы, вырванные с корнем деревья летели, как пылинки, тростниковые хижины вдруг попадали и укатились в море, причем на месте одной из них обнаружилась и тотчас улетела принцесса, протыкавшая себе огромною иглою левую щеку.
Какой-то человек, совершенно голый и совершенно пестрый, ползал с отчаяньем взад-вперед, удерживаемый проволокой. Ламуль вгляделся в него великий боже! — в этом человеке, растатуированном наподобие гобелена, он узнал того, которому некогда дарила свои улыбки она — неверная, но прекрасная, за один поцелуй которой банкир сейчас был бы рад отдать десятую часть своего состояния. И невольно злая радость охватила его сердце… О, если бы Тереза могла видеть это жалкое пестрое существо, беспомощно, как сторожевой пес, ползающее на одном и том же месте!
А ветер все крепчал и крепчал. Уже нельзя было дышать, нельзя было поднять руку, ногу, голову. И вдруг Галавотти испустил душераздирающий крик.
— Ящик! — кричал он. — Ящик!
Два огромных ящика, все быстрее переваливаясь с боку на бок, катились к морю.
— Помогите мне, сеньоры, — кричал Галавотти, — я должен доползти до этого ящика…
Но никто не мог ему помочь. Все быстро катились к морю, тщетно старались зацепиться за землю, на которой ветер, как рубанок, сгладил все неровности. Вдруг один из ящиков с треском разлетелся, и голова глухонемого бразильца… впрочем, это была лишь на миг голова глухонемого бразильца… В следующий миг черная борода и черные кудри понеслись как галки, в синюю мглу, а из груди Ламуля исторгся и унесся вслед за ними дикий вопль!
Дзинь!..
Лопнула проволока, у которой бегал Фуко, и, сбитый мгновенно с ног, он шлепнулся прямо в объятия — ибо то была она — Прекрасной Терезы.
А в следующий миг огромная водяная стена, на пятьдесят процентов состоявшая из крупной и мелкой рыбы, взвилась над островом и слизнула его с лица земли, как ребенок слизывает со сливок пенку. На месте, где был остров Люлю, теперь было бурление и клокотание, и над всем этим, как в иллюстрациях Дорэ, витал страшный призрак, на безглазом челе которого было только одно написано с большой буквы — слово: Смерть!
Глава I
Негостеприимная яхта
Молодой лорд Артур Фаунтлерой, сын того лорда, с которым произошла в детстве знаменитая история, вышел утром из каюты под руку с очаровательной белокурой Маргерет, вчера ставшей его законной, любящей и стыдливой супругой. Вид голубого океана, прорезанного ослепительной солнечной дорогой, был так прекрасен, что молодые люди невольно привели свои головы в соприкосновение и одновременно воскликнули:
— О!
Молодой доктор богословия, находившийся тут же, счел это мгновение удобным, чтобы, подойдя к ним, произнести небольшую проповедь, указав на всемогущество божие и напомнив вкратце историю Авраама и Сарры, а также и некоторых других счастливых ветхозаветных новобрачных. Молодые люди выслушали его, почтительно наклонив головы, и, отвечая на поклоны моряков, перешли к борту яхты.
