КАК СДЕЛАТЬ ЖИВОЕ ИЗ НЕЖИВОГО?
Да, сегодня мы не можем дать ответ и на центральный, наиважнейший вопрос проблемы CETI[7]: является ли жизнь непременным условием эволюции Вселенной или это нечто случайное, из ряда вон выходящее, правило ли это или исключение из правил?
Совсем недавно, еще в начале нашего века, очень грамотный и рассудительный немец доктор Вильгельм Мейер, поставив этот вопрос в своем фундаментальном труде «Мироздание», придумал оригинальный ответ. Если жизнь обязательное свойство существования материи, «тогда, — пишет он, — в наше представление надо ввести, кроме мертвых, еще живые атомы; из мертвых могут создаться только мировые (то есть небесные. — Я.Г.) тела… из живых атомов — организованные существа, способные чувствовать и мыслить. В таком случае нет возникновения жизни; жизнь вечно была и будет, пока есть материя…»
Да, все было бы расчудесно, если бы эти «живые атомы» существовали в действительности. Но где их искать? В доступной нам части Вселенной 1000 000 000 000 000 000 000 звезд, и, куда бы мы ни направили свои спектрометры, отовсюду ответ один: атомы — кирпичики мироздания — едины во всей Вселенной, никаких иных элементов, кроме тех, что живут в многоэтажном доме таблицы Менделеева, нигде не обнаружено. Нет, доктор Мейер, в том–то вся загвоздка, что жизнь как–то возникает из «мертвых», по вашему определению, атомов.
Академик АН Эстонской ССР Густав Иоганнович Наан высказывается по этому поводу весьма категорично. «Коротко можно сказать так: если в вашем распоряжении есть атомы 24 химических элементов, существенно необходимых для «построения» жизни, и вы располагаете временем, скажем, 4,6 миллиарда лет, прошедшими с момента возникновения нашей планеты, а также соответствующими условиями, то рано или поздно вы получите некое разумное существо».
Думаю, что Наан прав: получим! Но весь вопрос сейчас для нас в том, как получим.
Наан, по сути, констатирует, факт, в котором нет сомнения: мы действительно существуем! Но для того чтобы представить себе ход развития жизни иных миров, мы должны расшифровать его постулат, решить частную задачу: узнать, как возникла жизнь на нашей Земле. Если бы мы могли объяснить свое собственное появление и существование, насколько проще стала бы вся проблема! Но и это мы объяснить не можем.
Советский ученый академик А.И.Опарин выдвинул полвека назад теорию возникновения жизни в теплых мелких лагунах доисторических океанов, где в биологическом «бульоне», предельно насыщенном цепочками сложных органических молекул, под действием солнечных лучей или электрических зарядов молний сплетались эти цепочки, превращая сложные молекулы в нечто принципиально новое, способное изменять свои качества и свойства под действием окружающей среды, производить с этой средой некий обмен веществ и в конце концов создавать нечто себе подобное. В обоснованной и строго научной логике рассуждений Опарина была все–таки ахиллесова пята. Более или менее ясно, как и почему образовались сложные органические молекулы. В принципе понятно и то, как самые примитивные микроорганизмы, постепенно усложняясь, породили все многообразие земной жизни. Но как ни крути, остается одна закавыка, слабое звено, должное соединять два конца безупречных построений: как все–таки неживое превращалось вдруг в живое? Предполагалось, что примерно 4,6 миллиарда лет назад на Земле, окутанной плотной атмосферой из аммиака, водорода, метана и водяных паров, возникли сложные органические соединения — аминокислоты, составляющие основу белковой жизни. За миллионы лет слепая природа методом бесконечных проб и ошибок сумела в конце концов создать некую длинную молекулу, которая была способна распадаться на отдельные куски, а затем каждый из кусков вновь «доращивался» до предельного размера, чтобы распасться в свою очередь. Такое дублирование уже напоминает в чем–то биологическую эволюцию. Но именно напоминает, не более. Это момент принципиальный, самый важный, потому что превратить очень сложное органическое соединение в очень примитивный живой организм несравненно сложнее, чем превратить амебу в человека. Академик А.А.Имшенецкий, всю жизнь занимавшийся изучением самых примитивных живых организмов, признает: «Самым трудным для нас остается расшифровка перехода от органического вещества к примитивному существу».
Есть детская игра: один что–нибудь прячет, другой ищет, а ему помогают: «Горячо! Холодно! Теплее, теплее!» Мне кажется, что Опарин где–то совсем рядом с тем местом, где упрятана истина, уже совсем «горячо», но секрет еще не раскрыт.
Чаще всего теория опережает практику, и опыт — лишь памятник ей. Обелиск или надгробие. Но случается и иначе. Задолго до появления теории Опарина, в 1897 году, когда два югославских ученых, С.Лозанич и М.Йовишич, ставили биохимические опыты, воздействуя на различные органические соединения «потоком искр». Позднее, в 1913 году, скромный немецкий химик Вальтер Лёб, ничего не зная о теории Опарина, поскольку теории еще не было, а автор ее сидел на студенческой скамье, пропускал электрические разряды через смеси аммиака, воды и углекислоты. Он доказывал, что получал аминокислоту гликокол. Так ли, нет ли, не знаю. Знаю только, что справедливости ради не следует забывать эти первые опыты, — так трудно всегда быть первым…
Шли годы, и многие ученые в разных странах стремились создать искусственную жизнь. Моделировались условия детства земного шара, создавались газовые смеси и водные растворы, которые могли тогда образовываться, но высечь искру жизни из безжизненной материи не удавалось!
Может быть, наиболее тонкие эксперименты проделал в 1953 году молодой аспирант Чикагского университета Стенли Миллер. Создав в лаборатории модель земной атмосферы, Миллер стал пропускать через эту газовую смесь сильные электрические разряды и получил различные аминокислоты и другие органические соединения. Другие ученые повторяли эти опыты, заменяя искусственную молнию потоком ультрафиолетовых лучей, раскаляя газы и даже подвергая их воздействию ударных волн. Сидней Фокс из Флоридского университета изловчился и сделал следующий шаг вперед: он заставил полученные аминокислоты связываться между собой и получил еще более сложные соединения, названные им протеиноидами, крохотные белковые сферы. Шарики Фокса уже приближались по своим размерам к примитивным бактериям. Биохимики Сирил Поннамперума и Хуан Оро тоже сумели синтезировать несколько сложных органических соединений, лежащих в основе нуклеиновых кислот. Все явно ходили где–то очень близко, всем было «горячо», это была уже почти жизнь — «предбиологические соединения», как о них писали, но как много в этом «почти»!
