— Я привез деньги… Если вопрос о новых операциях будет решен, то перешлю еще.
— Деньги дадут. Они… — кивнул куда-то в сторону Махмудбек. — «Гости» тоже привезли. Кстати, как мои «посланцы»?
— Группу диверсантов взяли в Туркмении. Ждали, пока раскроют все явки. Аннакули мечется. Он тоже раскрывает одну явку за другой. Но это была глупая затея. Кто из молодых красноармейцев поверит бреду?
— Не глупая. Если Аннакули выдает людей муфтия.
Аскарали не успел ответить. Скрипнула дверь, и вошла Фарида с чайником в руках.
— Уже скоро утро, — смущенно проговорила она. Поставила чайник и пиалы на столик и вышла.
— Может, ее взять? — спросил Аскарали.
Махмудбек промолчал. Когда Фарида принесла поднос с хлебом, конфетами, изюмом, Аскарали сказал:
— Махмудбек задержится на несколько дней. Но есть возможность вам уехать со мной, сейчас. А он…
Фарида не дослушала. Она испуганно выставила ладони и попятилась из комнаты.
— Что вы! Что вы! Пейте чай, пейте…
Махмудбек Садыков получил из Центра разрешение задержаться в стране. Была оговорка: по состоянию здоровья он может выехать немедленно, в любую минуту.
И еще сообщил Центр, что курбаши Джанибек-кази находится под большим влиянием Усманходжи Пулатходжаева, предателя Родины, бывшего председателя ЦИК Бухарской Народной Советской Республики, следует опасаться встреч с этим человеком, который откровенно ненавидит Махмудбека Садыкова.
Агроном расхаживал по комнате, размахивал длинными руками. Махмудбек знал этого человека разным: суровым, настороженным, внимательным, добрым, скупым на слова.
Сейчас он спешил выложить Махмудбеку все, что накопилось у него на душе. Раскинув руки, агроном показывал, каким огромным широким фронтом движется Красная Армия.
— Даже не представляю, откуда такая сила! — Он опять взмахнул руками. — Нет! Представляю… Все всколыхнулось из глубин. И сила, и ненависть, и свободолюбивый дух. Не устоять никому перед таким народом.
Махмудбек с опаской взглянул на дверь. Агроном, не заметив предупреждения, уже говорил об эмигрантах, которые в такое время не могут служить Родине.
— Как сорняки пожухлые. Вырвал ветер, мотает по свету, осыпает сухие, ломкие листья. Соки все выжаты…
Никогда этот русский так не откровенничал. Он, наверное, унесет с собой в могилу здесь, на чужой земле, все тайны запутанных, нелегких лёт, мечты, надежды. Так и не узнает Махмудбек ничего об этом человеке, кроме его неприкрытой тоски по Родине…
— Пытался выращивать картофель… — агроном помотал головой. — Нужно несколько поколений этой культуры, чтобы она привыкла к земле. И не одно поколение людей, чтобы привыкли и полюбили рассыпчатую картошку в «мундире». Вы ели когда-нибудь такую картошку?
Махмудбек невольно улыбнулся.
— Один раз.
— Не тянет? — серьезно спросил агроном. — Нет… — откровенно сознался Махмудбек.
— Вот видите! Как же здесь прижиться, как сделать, чтобы тебя полюбили! — Он в отчаянье махнул рукой и замолчал.
Кажется, и так слишком много откровенных слов сказано. Достаточно… Теперь не скоро наступит момент подобного откровения. Да и наступит ли? Когда еще они встретятся, Махмудбек и бывший русский офицер, агроном?
Махмудбек с нескрываемой завистью посмотрел на загорелое лицо, на крепкие руки этого стройного, подтянутого человека.
— Мне, кажется, удалось выполнить вашу просьбу. Помог тюремный врач. Полиция получит указание, и вы останетесь в стране еще на два месяца. Потом, сами понимаете, дней десять-пятнадцать можете собираться, ссылаясь на разные причины… Да, я думаю, полиция не так внимательно будет следить за сроком. На эту бумагу лягут еще десятки новых…
Хотелось сказать какие-то добрые, благодарные слова. Но вряд ли они сейчас нужны. Агроном сам видел, что Махмудбек рад, очень рад этому сообщению.
— Как вам удалось?
— Удалось… — односложно ответил агроном. — Случается, меня приглашают высокопоставленные лица. Один из них смог дать такое указание. Я объяснил ему: вы больны, беспомощны, живете в ожидании денег. Подтвердил доктор. И так далее. Конечно, подчеркнул, что я вам очень обязан. Да…
Он опять махнул рукой. Снова наступила пауза. Вероятно, у агронома были и другие новости.
— Я вам говорил о человеке, о слуге, который все знает? Так вот… Последняя информация. Из Турции прибыл некий Усманходжа Пулатходжаев. В старом караван-сарае он начал встречаться с вашими стариками. Что-то готовит. Даже власти насторожились.
Фруктовый базар был маленьким, будничным. Он не походил на те яркие торговые ряды, возле которых сидели заключенные, ожидая подаяния.
В «Ферганской чайхане» тоже мало что изменилось. Хозяин бросился навстречу Махмудбеку, обнял его, засыпал вопросами о здоровье, самочувствии, благополучии. Не ожидая ответа (и так видно, как выглядит Махмудбек!), начал жаловаться на невзгоды и трудное время, на дороговизну я отсутствие настоящих посетителей, которые не ожидают сдачи.
Хозяин усадил Махмудбека и Шамсутдина в угол. Пусть порядочным людям не мешают разные бродяги и нищие.
Немногие посетители изучающе осматривали Махмудбека. Некоторых эмигрантов он знал и почтительным кивком здоровался с ними. В наступившей тишине звякнула крышка чайника. Она болталась на веревочке, пока хозяин старательно обваривал чайник кипятком.
Хозяин принес поднос с фруктами, с сахаром — настоящим, поблескивающим наватом, поставил чайник и доверительно шепнул:
— Китайский… Из Кашгара получил.
Махмудбек улыбнулся. Ему всегда нравился этот добрый, искренний человек. Судьба забросила его в далекий край, но не сломала, не ожесточила. И не было более счастливых минут у чайханщика, чем те, когда кто-нибудь заводил разговор о Фергане, восторгался тополями, урюковыми садами, торопливыми арыками. Тогда у чайханщика появлялась печальная улыбка, он шумно вздыхал и без устали угощал посетителя хорошим, крепким чаем.
Махмудбек пил чай медленно. Сделав два-три глотка, ставил пиалу и наслаждался этой мирной обстановкой. В таких чайханах он бывал в начале тридцатых годов. Закопченные балки, потертые паласы, постоянно фыркающий самовар… Своеобразный, неповторимый уют, по которому тоскуют сотни людей.
В тех чайханах стоял хохот над репликами аскиябазов — острословов, спорили о делах первых колхозов с уважением, притихнув, слушали рассказ первого тракториста…
А здесь люди вспоминают прошлое. И боятся думать о завтрашнем дне… Каким он будет?
