— Отставить! Вольно, — остановил его Бакланов. — Когда взяли?
— Часа полтора назад.
— Кто?
— Так что я и рядовой Вакулин, — сержант покосился на своего товарища. — Мы возвращались с задания… Ночь и день провели в их тылу. А когда переходили большак, глядь, мотоцикл с прицепом. Завяз в замоине, стрекочет и ни с места. Этот, — он кивнул на пленного, — сидит в коляске, а водитель толкает. Мы прикинули и решили помочь хлопцам. Водитель оказался шибко беспокойным, Вакулину чуть палец не откусил. Мы решили с ним расстаться, а этого доставили в сохранности. Он с перепугу все скулил. Вот документы, товарищ полковник! — и сержант подал Бакланову небольшой пакетик.
Полковник пожал руки автоматчикам, вызвал дежурного, распорядился хорошенько накормить солдат, выдать им подвести граммов водки и уложить спать.
Пленного, еще совсем молодого человека с бледным, перепуганным лицом, усадили против стола.
Он сидел, как истукан, сложив руки на коленях, боясь шевельнуться, повернуть голову, и со страхом ожидал начала допроса.
По цвету его новенького мундира, шевронам и знакам различия нетрудно было догадаться, какой род оружия он представлял.
— Приступим! — обратился Бакланов к Дмитриевскому. — Спросите имя, фамилию и звание.
Пленный вздрогнул, будто его ударили, вскочил и быстро, механическим голосом ответил:
— Оберштурмфюрер СС Отто Мрозек…
— Какой части?
— Никакой. Я еще не успел прибыть в часть. В документах есть предписание. Меня схватили в пути, но я не сопротивлялся, а сам…
Бакланов сдержал улыбку, переглянулся с Дмитриевским и спросил:
— Откуда ехали?
— Из города Горелова, — последовал ответ.
— Горелов!… — это слово заставило насторожиться полковника и вздрогнуть капитана.
— Когда покинули Горелов?
— Утром будет двое суток.
— Чем вы там занимались?
— В течение двух месяцев являлся стажером отделения гестапо.
Так полковник Бакланов и капитан Дмитриевский узнали не только о том, как погиб Костя Голованов, но и о том, в какую беду попала Юлия Васильевна. Оберштурмфюрер оказался тем злосчастным гестаповцем, которому не удалось взять живьем радиста и который, вопреки строгому приказу начальника гестапо Штауфера, схватил в лесу разведчицу.
Чернопятов и Калюжный нетерпеливо ждали Степана Заболотного. Надо было решать вопрос чрезвычайной важности. Накануне Скиталец через Степана неожиданно сообщил, что есть возможность вызволить из рук гестапо посыльную фронта. Он предложил сделать нападение на арестантскую машину, в которой ее доставляют из тюрьмы на допрос.
Это было делом нешуточным.
Чернопятов и Калюжный сидели на верстаке, свесив ноги, и обдумывали предложение.
Легче было разделаться с машиной курьера, где сидели шесть вооруженных до зубов гитлеровцев. Там был глухой лес. В городе все сложнее. Налет днем исключался. Об этом не стоило и думать. Ночь, конечно, облегчала операцию, но все же оставались почти непреодолимые трудности.
С наступлением темноты в городе начиналось усиленное патрулирование. Патрули, по три-четыре солдата не просто прогуливались по улицам. Они закреплялись за определенными кварталами и были связаны друг с другом целой системой сигналов.
Патрульные группы имели, кроме личного оружия, ракетные пистолеты и свистки. Дежурные на пожарной вышке и на колокольнях трех церквей могли по числу и цвету ракет тотчас узнать, где произошло происшествие и в какой район нужно высылать вооруженный комендантский резерв.
Комендантский резерв из тридцати солдат круглосуточно дежурил в кузовах двух грузовиков. В их распоряжении имелись два мощных рефлектора, установленных на кабинах машин, два ручных и два станковых пулемета, четыре злые, натасканные на травле людей овчарки. На каждой машине резерва стояла сирена, вой которой разносился на полгорода.
По условным сигналам в угрожающий район устремлялся наряд местной полиции, укомплектованный дюжиной предателей, и мчались десять вооруженных до зубов эсэсовцев на мотоциклах. Вся эта немалая и хорошо вооруженная свора, руководимая военным комендантом или его помощником, мгновенно замыкала в прочное кольцо опасную зону и принималась за тщательное прочесывание.
— Хорошо бы поднять ложную панику в другом каком-нибудь месте! — предложил Калюжный. — Отвлечь внимание…
— Слов нет, хорошо, — не возражал Чернопятов. — Я уже думал об этом.
— И что же?
Чернопятов усмехнулся и вздохнул.
— Одно «но» мешает. Они же, подлецы, каждую ночь меняют ракетные сигналы.
— Да плевать на эту сигнализацию!
— Не плюнешь, брат. Если железнодорожному участку присвоена, например, белая ракета, то откуда бы ты ее ни пустил, резерв все равно мчится к станции и никуда больше. Они тоже не лыком шиты, кое-что соображают.
Калюжный усмехнулся.
Чернопятов посмотрел на него.
— Чего ты ухмыляешься? — поинтересовался он.
— Ты меня не понял. Пропади они пропадом, эти ракеты! Я с ними, если помнишь, чуть не влип в прошлом году.
— А что же ты имел в виду?
Калюжный подобрал под себя одну ногу, поудобнее уселся и объяснил:
— Допустим, что в противоположном конце города пожар. Или еще чище: грохнет взрыв. И не один, а два, а то и три! Как ты думаешь, резерв бросят туда?
— Бросят! — твердо сказал Чернопятов.
— Так что же еще требуется?
Теперь усмехнулся Чернопятов и хлопнул своего друга по ноге.
— Очень немногое: знать точно, когда этот взрыв понадобится.
Калюжный нахмурил лоб, силясь что-то сообразить.
— Не понял…
— Что же тут непонятно? Мы не можем заранее знать, в какое время пройдет тюремная машина. Она ведь не по расписанию ходит.
Калюжный почесал затылок и с явным огорчением произнес:
— Ты прав. Я этого не учел…
— Одно ясно, — сказал Чернопятов и хлопнул кулаком по колену, — налет должен быть совершен без единого выстрела, без шума. Если это удастся, успех обеспечен, не удастся, все сорвется.
Чернопятов насторожился, прислушался.
— Стучат! Степан, видно. Удалось ли ему поговорить со Скитальцем?
Оба спрыгнули с верстака, отодвинули койку, сняли ковер и открыли дверь потайного хода.
Вошел Степан.
— Видел? — встретил его вопросом Чернопятов.
— Да!
— Садись, говори! — торопил его Чернопятов.
Заболотный обтер влажное лицо, расстегнул воротник, выпил воды и только после этого стал обстоятельно излагать все, что услышал от Скитальца.
