— Вот бы и послали дочери гостинец, — с укором ответила Любочка:
— Не разыскал еще семьи... Да и не мой это сахар, — спохватившись, оговорился тоскующий по дому моряк. — Бери, не стесняйся. Все мы, моряки, тебя любим по-братски... Ведь сирота ты — это известно нам.
Любочка пробовала возвратить матросу коробочку с сахаром, куда она первое время складывала тайные подарки.
— Не обижай... — коротко попросил он и отошел к телефону.
* * *
Сквозной ветер, не встречающий препятствий, гулял по разгороженным дворам. Спасаясь от холода, люди жгли ограды своих домов, старую мебель, полы своего жилья.
Что-то влажное и холодное падало с высоты. Оно то ложилось мутно-белым, быстро тающим месивом, то превращалось в морось.
Любочка почти бежала. Близ собора шедший впереди человек замедлил шаги.
— Иди за мной, — повелительно сказал он, не оборачиваясь, и свернул влево.
Любочка узнала отца. Сейчас недобрый, чужой, но всегда волнующий голос его она теперь узнала бы в хоре других. Она послушно зашагала вслед. Ей было так приятно идти за ним, не думая ни о чем. Так они пришли на опытную станцию. Квартира Демидова была здесь же, только с другой стороны здания. Одинокий, он занимал четыре комнаты. Любочка расположилась у пылающего камина. Ее несколько удивляло, что для начальника опытной станции нашлись дрова. Сергей Петрович сидел в нетопленном кабинете.
— Любопытно взглянуть, что это у тебя за шкатулка? Уж не волшебная ли? — Демидов, совершенно не знающий психологии нового поколения, разговаривал с дочерью, словно с ребенком. Он протянул руку к коробочке, которую захватила с собою дочь, чтобы показать ему, как ее уважают на службе.
Демидов без радости выслушал восторженный рассказ дочери о ее тайных благодетелях.
— Сейчас свирепствует тиф, эти кусочки были в руках разных людей, — безжалостно заключил он и хотел бросить коробочку в огонь. Дочь подхватила свой подарок чуть не на лету.
— Но ведь это от души, папочка... Мы обидим хороших людей...
— Сахар у меня найдется. А подарок этот можешь отдать, например, нищему. Он тебе будет благодарен.
Было что-то пугающее, непонятное в словах отца. Он в самом деле достал из служебного шкафа нераспечатанную пачку пиленого сахара и, небрежным движением вскрыв ее, высыпал сахар перед Любочкой на лист чистой бумаги. Затем извлек из шкафа коробку с конфетами.
— Какое богатство! — воскликнула девушка изумленно.
Но есть она не стала, спросив:
— Можно, я возьму бабушке немного сахара? А конфеты морякам отнесу?
— Распоряжайся, как знаешь, это твое.
Отец привлек ее голову к себе и поцеловал в лоб.
— Рассказывай, что нового в вашем Особом царстве-государстве?
Любочка задумалась. Ей почему-то сейчас вспомнилась фотография. Откинув упругую прядь седых волос, она провела ладонью по отцовскому лбу и, улыбнувшись глазами, остановила указательный палец на его родинке.
— Она всегда у тебя была, папочка?
— Конечно, с детства. От рождения. Недаром ведь родинкой зовется... Родина! — вдруг произнес он внезапно пришедшее в голову слово и скривился, как от зубной боли.
— На маминой фотографии ты точно такой, как сейчас. Только если бы все эти морщины вдруг исчезли.
— У тебя есть моя фотография?
— Да, я ее все время ношу с собой.
— Даже на службу?!
— Конечно. Мне приятно, что она всегда со мной.
— Ты когда-нибудь показывала ее своим сослуживцам?
— Так чтобы специально — нет. Ведь ты там в офицерской форме.
— Но карточку могут случайно увидеть!..
— У нас не принято копаться друг у друга в столах. Кроме Сергея Петровича, моих бумаг никто не берет...
— Сергей Петрович — это не так уж мало, — пробормотал Демидов смущенно, сознавая, что слишком много он говорит о своей фотографии. Как бы вскользь, попросил принести ему эту фотокарточку.
— Хотелось бы взглянуть на самого себя через столько лет... Морщины, морщины, — закончил разговор Демидов, — их не разгладишь теперь даже раскаленным утюгом.
Демидов охотно рассказывал дочери в этот вечер милые сценки из первых лет семейной жизни, часто восклицая: «Как ты сейчас похожа на Машу!»
Любочка слушала внимательно, но перед ней все чаще возникала другая сценка: Сергей Петрович держит в руках папку с фотографией отца. Может, рассказать отцу? Но что-то снова удержало ее от излишней откровенности. Возможно, то, что она не хотела этим огорчить отца. «Он всякий раз недовольно хмурится, когда заговоришь о моряках... После!»
— Теперь ты расскажи, какие же новости из этого глухого захолустья вы отправляете в столицу?.. От тифа люди мрут, что мухи, город голодает и стучит зубами от холода, — подсказывал тему разговора Демидов.
— Ой, папочка, дай мне хоть здесь отдохнуть от тифозной статистики! — воскликнула дочь, прижимаясь щекой к волосатой маленькой с твердыми узкими ногтями руке Демидова.
Демидов откровенно захохотал.
— Ты умница, но здесь, в этом кабинете, я — начальник опытной станции, советский служащий, как ты. Правительство — подчеркнул это слово Демидов, — мне доверяет.
Любочка посмотрела на него гордым взглядом.
— Впрочем, почему это меня должно интересовать? Мое дело — изучение капризов моря. Правда, иногда море выбрасывает на берег неизвестных людей, — игриво уходил от темы Демидов.
— Трупы? — ужаснулась Любочка.
— М-м... политические! — с иронией разъяснил Демидов.
— А ты, папочка, мог бы помогать нам... Сергею Петровичу, — с расстановкой заметила Любочка. — Например, вылавливать людей в море, нарушающих нашу границу, или тех, кто палит камыш в плавнях... Сергей Петрович так нервничает...
— Только нервничает?
— Что ты, папочка, он подписал сегодня строгий приказ — будем брать заложников-кулаков. Кулаки знают, кто поджигает. Сам Сергей Петрович выехал на операцию.
Любочка инстинктивно догадалась, что сказала лишнее, особенно этими словами «будем брать». Но ведь перед нею отец...
Они поговорили еще несколько минут. Демидов напомнил о времени: пора домой. Он собрал со стола съедобное в большую коробку из-под печенья.
— Угости бабушку. Жди моего сигнала. Будь осторожна.
* * *
Демидов успел побриться, прежде чем раздался знакомый ему прерывистый стук.
Отец Николай. Он молча проследовал за Демидовым и, сбросив с себя шубу и шапку, опустился на стул.
— Водки, полковник!
Демидов, не спеша, выполнил его требование: наполнил бокал и поставил его перед гостем, коротко взглянув в посеревшее, осунувшееся лицо. Глаза отца Николая метали молнии.
— Возьмите себя в руки, капитан. Давайте сегодня выпьем за мое хорошее настроение. Оно давно не посещало мою душу.
