— Я заметил, что ребята язычники, — Генка обнял руками высоко поднятое колено. — Ну, в смысле, они каждое утро клятву дают…
— Ребята в основном просто играют пока, — задумчиво сказал Резко. — В их возрасте… извини, — он хлопнул Генку по плечу, то засмеялся, — о вере мало думают. А вообще у нас тут оплот возрождённого язычества, это верно… Ты самто в Христа веришь?
— Я, как ты сказал, особо над этим не задумывался, — подытожил Генка, вставая. — А где Скачокто, чего на тренировках не был?
— Дела, — коротко ответил Олег. — Ладно, мне ещё на консервный, а ты работай…
… Вот уже шесть — седьмой — дней Генка обучал ребят из отряда стрельбе. Обязательными были два часа занятий по утрам, но Генка охотно занимался «факультативно», как сейчас. Он готовил снайперов из Никитки Свержина и сестёр Марьиных — Нади и Саши, серьёзных и очень похожих погодок, Мэри I и Мэри II.
В селе ему нравилось. Просто нравилось — и всё тут. Свободного времени оставалось немало, Генка читал книжки из библиотеки, иногда смотрел телик, много гулял пешком и верхом по окрестностям. Его знали уже все жители, он побывал из интереса везде, где можно было побывать. Удивительно было, как много в ОзеркахНикольских чудесных и странных вещей — от так и оставшейся непонятной системы местной связи — до самих людей. Они умели искренне веселиться, не напиваясь, пели старые песни, которых Генка не знал (они вызывали печальное и светлое чувство) и выезжали "в город" на модифицированных 11х и 12х, не дававших дыма и переоборудованных странными двигателями. А чего стоили мастерские, где тричетыре человека управляли в небольших цехах многофункциональными автоматами? Или Дом Культуры, где Генка с изумлением увидел стереэкран и оборудование настолько высокого класса, что даже не верится? Или школа, в которой проводили большую часть свободного времени все ребята и девчонки — там работали больше двадцати кружков и секций, за которые не просто не надо было платить — выбирай, что по душе, и пользуйся любым оборудованием… Или просто то, как люди работали — весело и без напряжения, но с полной отдачей и упорно… Или то, что многие носили одежду старого покроя, с вышивками — никого это не удивляло и не смешило… Или — что занимались самообразованием…
Государства тут не замечали. Центральную власть не уважали. Россию любили не на словах и не к датам, а просто — как любят родителей.
Генка немного стеснялся этих людей. Даже тех, кого обучал…
… Он вернулся домой около девяти вечера. Ещё было совсем светло, жарко, на столе ждал ужин — и около стола сидела НадькаЛюбэ. Обычно она не задерживалась, и Генку это немного обижало. Он, кстати, отметил, что девчонки, состоящие в отряде, с парнями общаются только "по делу" — и после пары попыток наладить контакт с Надеждой оставил это дело. Так что её присутствие слегка удивило мальчишку.
— О, привет, — сказал он, разуваясь. — Ты чего тут?
— Ген, — она встала, оперлась на подоконник, — сегодня танцы…
Пойдём?
— А?! — раздевавшийся в спальне Генка высунул оттуда голову.
На танцы?!
— Ну да… — она кивнула. — А то ты сидишь, никуда не ходишь…
— Так, — Генка влез в шорты и вышел наружу. — И кто тебе велел обо мне позаботиться на этот раз?
— Никто… — Любэ пожала плечами, подняла глаза, и Генка увидел, какие они обиженные. — Так пойдешь?
— Извини, — Генка поморщился. — Я… конечно, я только душ приму. И поем.
— Я подожду, — она повеселела. — И с тобой поем, ты не против?
— Без вопросов, — Генка нырнул в душ…
… Летний вечер оставался мягким и тёплым. Повсюду слышались приглушённые голоса, смех — люди собирались на танцы, шли парами и компаниями о всех концов села. Около Дома Культуры вовсю надрывались выносные колонки:
— Кострёмаааа,
Кострёмаа,
Осударыня моя,
Кострёмаа…
Надька шагала босиком — тут нередко так ходили, как заметил Генка, а мелкие вообще без исключений и постоянно. Генке вообщето тоже хотелось разуться, но он стеснялся не пляж, ему не семь лет — и только искоса посматривал на девчонку. В городе он давно подхватил бы её за талию, а тут кто его знает… Непонятно было и с чего она вообще решила его пригласить. Блин, первый раз его приглашает девчонка, а не он — её… Но в целом Генка старался не ронять марку — нёс разную смешную пургу, и Любэ хохотала, запрокидывая голову. Однако, с девчонками трудно понять — то ли они смеются, потому что им смешно, то ли — потому что ты им нравишься, то ли ещё почем-то… Впрочему, Генка отмёл эти мысли, полностью отдавшись охватившему его праздничному чувству.
Около памятника в окружении поклонников сидел с гитарой Андрэ — Олег Андриянов — и, потряхивая длинными волосами (без формы они выглядели более уместно), напевал, в общемто ни на кого не обращая внимания — в специальной аудитории он никогда не нуждался.
— Когда исчерпаны слова
В попытке разобраться
И наше дело миром нам
Уладить не суметь —
Чтоб отстоять свои права,
Необходимо драться —
И вот пошли клинки звенеть,
пошли клинки звенеть,
И озарится туслый мир
Зеркальным блесом стали,
Кровь станет горячее вдруг
И сердце громче застучит.
И не узнать себя самих —
Так яростны мы стали,
В тот час, когда звенят мечи,
когда звенят мечи,
— До головёшек мир сожжён…
Безволен, как машина —
Кто не за нас и не за них
И кто вобще ничей…
Чтоб не жалеть потом о жизни,
Прожитой мышино —
Спеши туда, где звон мечей,
туда, где звон мечей… (1)
— и тут же, без перехода, загорланил:
Раз весенним днём,
Под одним окном
Хвастался поэт:
"Ща по струнам дам,
Да своей мадам
Пропою куплет… "
— и вокруг несколько взрослых и подростков
подхватили:
— Но, как град скосил,
Он упал без сил,
Воздух ловит ртом…
Шо ж ты, милай мой?!
Натощак не пой,
Вот поешь — потом!..
— Ээй! — замахала Любэ девчонкам, над чемто хохотавшим возле входа с отрытой танцплощадки. Этих Генка знал только мельком — они не были в отряде. — Я сейчас, — она тронула Генку за запястье и убежала к подружкам.
енка смотрел ей вслед, улыбался, здоровался со знакомыми и полузнакомыми людьми и думал, что вечер тёплый, небо чистое, ветерок пахнет летом, мызыка хорошая — и вообще.
— По улице бежит собака,
Ухами землю подметает —
Какая чудная погода,
На ухи грязь не приставает!
— услышал он весёлое и, обернувшись, увидел братьев Мачихиных — они подошли в обнимку, Прочитавший глуповатое четверостишье Мачо посмеивался, Сашен хрустел сухарями и серьёзно протянул пакетик:
