Еще на Маре я, как уже признавался вначале, грешил различными гипотезами, восстанавливая против себя уважаемых знатоков Знания. Эта склонность помогла мне теперь.
— Море не могло целиком подняться на такую высоту, — решил я. — Очевидно, лишь часть его стала заоблачной. Должно быть, материк, где все мы жили, под воздействием проснувшихся из-за приближения Луны внутриземных сил выпучился. Но такое поднятие земной коры в одном месте непременно должно быть связано с опусканием другой ее части.
— Что хочет сказать мудрый Кон-Тики? — спросил Тиу Хаунак.
— Если бы это поддавалось расчету, Тиу Хаунак мог бы цифрами, высчитанными в уме, доказать, что соседний материк, лежащий к Заходу Солнца, на котором жили цивилизованные белые бородачи, опустился в морскую пучину.
— И на нем погибли единственные зачатки разума, проявившиеся у потомков фаэтообразных зверей, населивших Землю, — объявил появившийся в двери кабины управления Нот Кри, слышавший мои слова.
— Решить это однозначно можно, лишь поднявшись снова в космос и наблюдая земной шар со стороны. Мы могли бы сравнить очертания знакомых материков с теми, которые увидели бы теперь, — логично заключил Гиго Гант.
— Гиго, мой Гиго укажет выход, — убежденно сказала Ива.
— Выход прост, — продолжал Гиго Гант. — Если мы находимся на заоблачной части моря, то перед нами не мертвый остров, а новая часть поднявшегося мертвого материка. Чтобы найти леса и плодородные края, нужно вернуться к Городу Солнца.
— Как? Снова плыть через море? — ужаснулась Эра.
— Гиго Гант прав, — согласился я со своим другом. — Перед нами находится та скалистая преграда, которая, поднявшись со дна, заперла заоблачное море, сделав его озером.
Гиго Гант уверенно вел под парусами наш корабль.
Озеро Тики-Така (инки сохранили за ним название былого залива) оказалось не столь уж большим. Попугай мог бы перелететь его в поисках свободы. Но он уже не хотел улетать от Имы.[5]
Наконец мы достигли руин Города Солнца — Каласасавы. Здесь сохранился мол, защищавший гавань от океанских волн. К нему и направился наш корабль, чтобы ошвартоваться.
К величайшему нашему изумлению и радости, набережная и мол были полны людей, вышедших нас встречать.
Мудрый вождь Хигучак, правивший инками в самую тяжкую для них поду, потеряв часть людей и вместе с ними старого вождя Акульего Зуба, сумел сохранить племя и привести его обратно в город после окончания землетрясения.
Гордая и сдержанная Има молча припала к груди седого отца, который с нежностью взял от нее своего внука.
Потом мы осматривали залитые застывшей лавой улицы с выступавшими прямо из новых скал руинами домов.
Самым удивительным оказалось, что Ворота Солнца уцелели. Ничего, кроме возникшей от первого толчка трещины, не выдавало перенесенных ими катаклизмов.
Тиу Хаунак, скрестив руки на груди, любовался ими.
Мы с Эрой подошли к нему и увидели Иву, бежавшую со стороны Города Солнца, словно на марианском состязании в беге без дыхания.
Еще издали она крикнула:
— Мама! — и, добежав, упала без чувств.
Когда нам удалось привести ее в себя, она прошептала:
— Электромагнитная связь… Мама на корабле «Поиск-2».
— Где, где она?
— Опустилась далеко… на другом материке… в стране великолепных храмов…
— Почему же они не летят сюда?
— У них ни топлива… ни пилота…
— А Кир Яркий?
— Излучение распада вещества… Он нашел на Луне заряды фаэтов… И еще топливо звездолета гигантов… Все это ему удалось взорвать. Потому Луна и не упала на Землю…
— Почему они не сели на наш материк?
— Все на земном шаре изменилось… Соседний с нами материк утонул… Они опустились на другой материк… Кир Яркий ошибся… Его уже больше нет… Излучение…
— Бедный Кир Яркий! — прошептала Эра.
— Мы должны лететь к ним на выручку, — решил я.
Тиу Хаунак вопросительно смотрел на меня, не понимая языка мариан. Я объяснил ему все.
— Мы вернемся, — пообещал я.
— А мы с Гиго останемся, — твердо объявила Ива. — Ты, Инка, привезешь маму сюда, к нам… на нашем «Поиске».
В тот же день Чичкалан отправился в горы проверить состояние нашего корабля.
Вернулся он веселый.
— Пусть Пьяная Блоха никогда не попробует больше пульки, если он не видел замечательного зрелища!
— Чичкалан видел корабль? — хором спросили мы его.
Он замотал головой:
— Нет! «Небесная чаша» превратилась в огнедышащую яму. Из нее поднимается огонь и дым, разъедающий глаза. Через край выливается Огненная река.
— Отчего же так весел Чичкалан?
— Пьяная Блоха знает, что стоит Кетсалькоатлю только приказать Огненной реке вернуться обратно, как он приказал сделать это морю, и Небесная чаша всплывет невредимой из дымящейся ямы.
Чичкалан заслужил свою пульку, наслаждаясь ею в стороне, а мы, сыны Солнца, беспомощно глядели друг на друга.
Только Тиу Хаунак понимал наше бессилие.
Инки восстанавливали Город Солнца.
Тиу Хаунак, Хигучак, Чичкалан работали наряду с каменотесами. Каждый из людей Каласасавы принял на себя добровольное обязательство, помимо обычной своей работы для общины, еще отдать и часть своих сил на расчистку улиц, уборку гор щебня и стройку новых зданий.
Помогали разбирать развалины и восстанавливать дома и мы, сыны Солнца. Гиго Гант вызывал всеобщее восхищение, поднимая еще более тяжелые камни, чем могучий Чичкалан.
Я тоже таскал камни, но меня угнетала иная, ни с чем не сравнимая тяжесть. И не только меня одного.
По необъяснимой связи явлений и чувств вид восстанавливаемых зданий, постепенно оживающий Город Солнца пробудил во мне, в Эре, Иве и Гиго Ганте, не говоря уже о Ноте Кри, щемящее чувство тоски по родному Мару. Если бы хоть часть этой совсем не нужной для Земли в таком количестве воды можно было бы перенести на Map, если бы создать на Маре атмосферу и не жить там в замкнутых пещерах, дыша искусственным воздухом! Какая чудесная стала бы планета!
Пусть Map бесконечно беднее и суровее Земли, он все же был родным и звал к себе. Но на возвращение домой уже не оставалось надежды.
Материк со страной великолепных храмов, где опустился корабль Моны Тихой, был отрезан от нас беспредельным океаном, на дне которого утонул материк. Мы назвали его по имени Моны Тихой — материк Мо.
Тоска!.. Я, всегда восхищавшийся роскошной природой Земли, искал сейчас пустынных мест, каменных россыпей, где не росло бы ни травинки, и там сидел в безысходном раздумье.
