— Закусим? — предложил Зейц.
— Давай, — Пихт достал из багажника саквояж с едой и коньяком.
Вид гор, крепкий, с чуть маслянистым привкусом французский коньяк, чистый и какой-то звонкий горный воздух настраивали на откровенность. На это и рассчитывал Зейц.
— Я не хотел приглашать Вайдемана потому, что хотел с тобой посоветоваться, Пауль, — проговорил он, когда почувствовал, что Пихт захмелел. — Мне кажется, что Вайдеман совсем не тот, за кого мы его принимаем.
— Почему?
— Перед тем злополучным полетом у него вдруг повысилось давление… Наверняка он знал, что «Альбатрос» разобьется.
— Может быть, это просто совпадение.
— Довольно странное совпадение. Показать себя перед высшими чинами люфтваффе, в случае успеха хапнуть пятнадцать-двадцать тысяч марок. — Вайдеман не устоял бы перед таким соблазном.
Пихт пожал плечами.
— В последнее время, — продолжал Зейц, — он довольно тесно сошелся с Юттой. Вайдеман… Ютта… Хейнкель!
Пихт вздрогнул. Это заметил Зейц, нарочно сделавший ударение на последнем слове.
— Или русские? Или англичане? — Зейц опрокинул еще одну рюмку.
Теперь он и сам захмелел. Горы поплыли перед глазами. И речка в долине размылась в какое-то ничто.
— И тебя я вижу насквозь, Пауль. Хитришь все, хитришь…
Пауль рассмеялся.
— Конечно, Вальтер. Ты давно заметил — это у меня в крови. Но другим же сразу не станешь…
— Мы с тобой связаны одной веревочкой… Хорошо бы тебя шлепнуть вот здесь, и я был бы спокоен.
— А Коссовски?
— И его шлепнуть. Паф! Маленькая дырка во лбу, душа в раю. В бренном мире наступает покой.
— Конечно, если когда-нибудь докопаются, вам не миновать виселицы, — задумчиво проговорил Пихт.
— А тебе?
— Я в худшем случае попаду в штрафной батальон.
— Э, нет. Так легко тебе не отделаться. — В глазах Зейца блеснули злые огоньки.
Он выпил еще и сник. Плечи опустились, вначале покрасневшее лицо стало зеленовато-серым.
— Испания, чертова Испания… Ты привел этого самого Штайнерта к нам. Коссовски не поверил его документам. Он сказал, что это агент республиканцев. Я застрелил Штайнерта. А ведь Штайнерт нес от Канариса секретный пакет Франко. Откуда я знал, что Штайнерт подполковник?! И что он хотел предупредить о наступлении красных под Валенсией. А мы не хотели тащиться с ним по жаре и горам.
— Я бы мог перебросить его на самолете…
— Сейчас бы все могли, а тогда? Когда мы получили приказ о розыске Штайнерта, я разрыл его труп и сбросил в реку. Но дело сделано — Франко под Валенсией потерял не меньше трех тысяч своих головорезов.
— Коссовски наложил в штаны… — пробормотал Пихт.
— Дурак ты, Пауль, что не дал мне его застрелить. Сейчас бы только с тобой… Тебя — паф! — и все бы кончилось. Все!
Зейц вдруг ловко выхватил из внутреннего кармана пиджака «вальтер» и навел на Пихта.
— А? Паф! Здесь никого нет. Ты вон в той речке поплывешь к самому морю. Ха-ха-ха!..
Пихт даже не пошевелился. Он налил коньяку в стаканчик от термоса и заплетающимся языком проговорил:
— Иди ты к черту со своей игрушкой! Ты глупый осел, Зейц. Пихт тебя не выдаст, пока ты не вздумаешь подложить мне какую-нибудь свинью.
— Ага! — торжествующе вскричал Зейц. — «Пока не выдаст»!
— А ты собираешься подложить?
— Нет.
— И я нет.
Зейц всхлипнул и спрятал пистолет.
— У меня расшатались нервы… Прости меня, Пауль. Ты мой надежный друг, а я правда осел, глупый осел.
Он уткнул голову в расстеленный на камнях плащ.
— Меня ты не бойся, — проговорил Пихт. — Нам надо бояться Коссовски. Коссовски рано или поздно выдаст. А раскаявшихся прощают. Он вывернется, а ты нет…
— А если я раскаюсь? — оживился Зейц.
— Тебе нельзя. Суд чести войск СС жестоко карает отступников.
— Да, ты прав.
— В лучшем случае тебя пошлют солдатом на фронт. Пошлют в ту дыру, откуда живым ты не выберешься.
— Значит, Коссовски? — Зейц снова набрался решимости.
Пихт не расслышал его. Он смотрел вниз, где за зубьями охровых скал поблескивала рыбьей чешуей горная река.
* * *
Лахузен, начальник отдела абвера, требовал бросить все дела и немедленно выехать в Берлин.
Автострада в поздний час была пуста. В темноте по обочинам в островках огоньков мелькали города и поселки. Блики от них мерцали колючими вспышками на мокром и черном бетоне дороги. Шофер фары притушил. В эти ночные часы обычно действовала авиация англичан, и на стратегической автостраде запрещалось пользоваться сильным освещением.
От перегретого мотора тянуло теплом. Коссовски откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Так он делал всегда, если его начинали одолевать мысли. О том, что может произойти в Берлине, он не думал. Мало ли какая идея осенит Лахузена? А начальство любит срочные вызовы. Оно всегда стремится вызывать у подчиненных чувство страха. Но Коссовски так долго боялся, что уже успел привыкнуть к страху, как-то сжиться с ним.
Коссовски считал поездку в Лехфельд удачной. Он нащупал кое-какие нити, связывающие те или иные события. Стоит теперь потянуть за них, и они неизбежно приведут к Марту и, разумеется, к его радиостанции. Правда, Флике не обнаружил ее в районе авиагородка, за день до отъезда рация заработала совсем в другом месте. Но Коссовски надеялся рано или поздно ее найти.
Настораживало другое: в то время, когда заработала рация, никто из подозреваемых не отсутствовал. Пихт, Зейц и Вайдеман были у Элеоноры Зандлер. Эрих Хайдте — в фотолаборатории. Гехорсман пил пиво в «Фелине». Ютта ходила в кино. Ее там видел Коссовски своими глазами. После сеанса он вместе с девушкой зашел к Зандлерам.
Стало быть, на рации работал совсем другой человек. Это обстоятельство несколько обескуражило Коссовски.
А разговор с Пихтом? Пауль вел себя в высшей степени высокомерно. Когда Коссовски завел разговор о Париже, Пихт прервал его вопросом:
— Может быть, тебе стоит вспомнить сначала Испанию?
— Это уже давно забылось, — стараясь быть спокойным, проговорил Коссовски.
— Напрасно ты так думаешь, Зигфрид. — Пихт кольнул его взглядом.
— Сейчас меня интересует авария в Рехлине, — насупился Коссовски. — Ты знал, что должен лететь Вайдеман?
— Разумеется. Я же его сопровождал в первых испытательных полетах.
— Но почему перед полетом вы напились?
— Напился не я, пить хотел Вайдеман. Он боялся этих испытаний.
— Тогда пусть он поищет более спокойное место.
— Ты же сам знаешь Вайдемана.
— Вайдеман говорил об испытаниях в Рехлине? — спросил Коссовски.
