Дверь открылась уже наполовину. Сейчас он войдет, и снова произнесет приговор из двух слов…
К Мордреду все! Шансы хоть и «весьма неопределены», но это лучше, чем гарантированная смерть!
Быстрое движение правой руки, палочка упирается в запястье левой, тарабарщина на латыни из четырех слогов…
Амбридж все-таки уловила движение сбоку от себя и попыталась отреагировать.
— Не двигаться! — вот только визгливый выкрик был не совсем правильным выбором для данной ситуации и чего-либо добиться с его помощью не удалось.
Болезненный укол там, где палочка касалась кожи. И сразу же — еще один, ОЧЕНЬ болезненный, до темноты в глазах. «Будет немного неприятно», ага.
— Ах ты дрянь! — еще один крик-визг. — Круци-а-агх!
Ей вторил еще один вопль из дверного проема, высокий и пронзительный, от которого зазвенели стекла. Сама Амбридж с болезненно перекошенным лицом, выронив палочку из руки, вцепилась ей в левое предплечье.
Сознание еще только отмечало эту картину, а подстегнутые болью и страхом смерти рефлексы, знавшие, что нужно делать, когда враг использует Непростительные, уже вели тело.
— Авада Кедавра!
Амбридж не сделала ровным счетом ничего, что позволило бы ей избежать заклинания. Презрение и удивление, возникшие было на лице при первом прозвучавшем слове, попытались смениться страхом и ужасом, когда из палочки вырвался зеленый луч. С перекошенным лицом, навсегда застывшим уродливой маской, тучное тело завалилось на пол.
Другое тело с жуткой маской лежало в дверном проеме. До невозможности выпученные глаза Фаджа, с кроваво-красными от лопнувших сосудов белками, были неподвижно куда-то уставлены. Его шея, плечи и грудь, вместе с полом вокруг, были присыпаны темно-серым, почти черным пеплом. Такой же темной взвесью, медленно оседающей вниз, был наполнен и воздух вокруг одержимого.
Дернулась рука с судорожно сжатой палочкой. Из горла лежащего министра вырвался протяжный хрип и на его бледном лице вновь проступили вены.
Не желая надеяться на счастливый случай, она направила режущее заклинание в шею одержимого.
И взрывное в грудь. И в живот. И… так, надо все-таки взять себя в руки.
То, что она увидела в «комнате переговоров» — не так страшно, как выглядит. Мадам Помфри уже спасала это тело после смертельных ран от падения с большой высоты. Она сможет залечить его снова. Ведь сможет же?
* * *
Мадам Помфри смогла. Вообще, с такими ранениями, как два глубоких разреза, крест-накрест вспоровших грудную клетку, даже волшебники не всегда выживают, и при обычных обстоятельствах после лечения перед ней могло бы лежать совершенно целое, и вместе с тем, совершенно мертвое тело. Но волшебная медицина, с посильной помощью столь же волшебной аномалии, вновь показала неприличный жест традиционному мироустройству. Помог и тот факт, что умение аппарировать позволило мгновенно переместиться к замку, а знание прочих заклинаний — быстро доставить в больничное крыло неподъемный для девичьего тела груз.
Времени на стабилизацию состояния, после которой удалось вернуть себе контроль над пострадавшим телом, потребовалось немногим больше, чем после падения с метлы. Проблемой была необходимость дальнейшего лечения, из-за чего пришлось даже кинуть оглушалкой в школьного колдомедика, чтобы покинуть замок. Раненная часть самостоятельно перемещаться не могла, но магия выручила и здесь, позволив достаточно быстро достигнуть границы, после которой можно было аппарировать.
В относительной недосягаемости дома Блэков была наконец отправлена весть Сириусу. Это нужно было сделать и раньше, но вряд ли рядом с ним не было посторонних ушей. А сообщать миру о своем местоположении как-то не хотелось.
Что-то подсказывало, что некоторые заинтересованные лица могут истолковать произошедшее как-то не так. Особенно при наличии такой улики, как волшебная палочка Гермионы Грейнджер, которой были убиты, ни много ни мало, глава департамента правопорядка и сам министр магии.
Глава 64. Сделав дело - гуляй подальше.
Процесс пробуждения шел как-то медленно и неохотно. Гарри находился в том подвешенном состоянии, когда сон уже отступил и не спешит возвращаться, но бодрость тела и ясность ума еще не успели занять освобожденное место. Мысли в голове ворочались вяло и лениво, не хотелось подниматься, не хотелось никуда идти, вообще не хотелось хоть как-то шевелиться.
Последнее, что помнил Гарри — решение их общего «Я» разделиться на самостоятельные личности. Раненное тело несло ему примерно те же ощущения, что обычный человек мог бы получить, если бы у него внезапно отнялись руки или ноги, ослеп глаз и оглохло ухо. Видеть одной парой глаз, слышать одной парой ушей, не иметь возможности пошевелить и пальцем пострадавшей части — это было неудобно, непривычно… просто неправильно, в конце концов! Ощущать эту вынужденную ограниченность было крайне неуютно, и потому, оказавшись в относительной безопасности дома на Гриммо, единый разум перешел к той форме существования, в которой такое положение вещей было ближе к нормальному.
Отделившись от целого, сознание Гарри поспешило принять состояние, наиболее соответствующее состоянию принадлежавшего ему тела. А наиболее соответствующим в тот момент было состояние бессознательное.
Теперь же, когда он сумел прийти в себя, неплохо было бы узнать, что за это время успело произойти, где он сейчас находятся и можно ли позволить себе вот так вот спокойно лежать.
Впрочем, в значительной степени на эти вопросы молчаливо отвечала прижавшаяся к нему справа Гермиона. Закинув руку ему на грудь и плотно обхватив его ноги своими, она обнимала его всем телом, словно не желая отпускать ни на мгновенье. Чем-то необычным тут можно было счесть разве что тот факт, что он сам просто лежал на спине, с вытянутыми вдоль тела руками, не пытаясь хоть как-нибудь прикоснуться к такому близкому теплу. Как правило, засыпая в одной кровати, они всегда просыпались в обнимку, инстинктивно стремясь к как можно большему контакту.
И именно привычность и правильность обнимавшей его Гермионы была самым верным доказательством, что можно расслабиться и не суетиться. Что бы ни случилось и где бы они ни находились, именно сейчас им ничего не угрожает. Ведь будь иначе, вряд ли бы они могли вот так спокойно лежать под одним одеялом.
Впрочем, раз уж он проснулся, неплохо было бы осмотреться. Сосредоточившись, с некоторым усилием Гарри разлепил веки.
Обстановка была незнакомой. Пусть слабое зрение и не позволяло рассмотреть деталей, но стены, потолок, мебель — все выглядело совсем не так, как в их с Гермионой комнате на Гриммо. Не было похоже это ни на спальню в башне Гриффиндора, ни на вотчину мадам Помфри. И судя по тому, что теперь находятся они непонятно где, без сознания он провалялся не так уж и мало.
