…Во второй половине дня в кабинет командира полка вошел адъютант и доложил, что господина подполковника хочет видеть какая-то женщина из Винницы.
— Дама желает, — добавил поручик, — передать вам личный привет от генерала фон Гаммера.
Гусар вышел на крыльцо, где стояла группа офицеров, пригласил Карповну в штаб.
Штаб полка карателей разместился в здании бывшей школы. Подполковник Гусар облюбовал под свой кабинет один из самых маленьких классов. До сих пор еще здесь на стене висела школьная доска, сразу напомнившая разведчице ее учительство.
Гусар усадил Карповну в кресло. Русским языком он владел неплохо. Он стал расспрашивать о генерале Гаммере, и Карповна, будучи хорошо подготовленной, поддержала разговор.
Между прочим, Гусар спросил:
— Генерал все такой же завзятый курильщик?
— О да, изо рта сигареты не вынимает! — с улыбкой ответила Карповна, — ей вспомнились огромные цигарки Ковпака, насчет которых вечно шутили в отряде.
— У меня к вам и дело есть, господин подполковник! — сказала Карповна, вполне уже освоясь.
Подпоров на глазах изумленного Гусара подкладку изящной сумочки, Карповна достала письмо Ковпака, отпечатанное на куске парашютного шелка.
— Вот письмо от генерала… Ковпака!
Услышав это имя, подполковник схватился за пистолет.
— Да как вы посмели? — вероятно, первая мысль его была о подсылке к нему провокатора гестапо.
— Прошу вас, не поступайте опрометчиво, — сказала Карповна. — Не поднимайте шума: это прежде всего будет невыгодно для вас. Я-то знала, к кому иду…
Гусар сразу как-то обмяк.
В эту минуту раздался стук в дверь, и в комнате появился адъютант. Он доложил, что подполковника хотят видеть офицеры из гестапо. Вероятно, Гусар поставил неожиданный визит в связь с появлением Карповны. Он побледнел, но, овладев собой, сказал, что господа могут войти.
Визит гестаповцев был как нельзя некстати, но Карповна была уверена: Гусар ее не выдаст. Она отметила, что Гусар не вернул ей и не отбросил лоскут шелка с письмом, а сунул в карман. Взглянув тревожно на Карповну, он поднялся из-за стола навстречу двум гитлеровцам в штатском, со свастикой. Увидев незнакомую женщину, один из вошедших извинился.
— Это русская дама из Винницы, — отрекомендовал гостью подполковник, — она привезла мне привет от генерала Гаммера и, представьте, ноты.
— Ноты? О, музыка, это хорошо! — воскликнул фашист. — Но в этом городе, в этой проклятой дыре и рояля не найдешь!
— Наша гостья, дорогой Флешке, не понимает нас, — она говорит только по-русски, — пояснил подполковник.
Гусар извинился перед гостьей и пригласил офицеров в соседнюю комнату. Через тонкую дверь в кабинет Гусара доносились отдельные слова и обрывки фраз.
Карповна поняла, что гестапо просило Гусара — начальника местного гарнизона — выделить солдат для подготовки аэродрома. А то, что этим вопросом занималось гестапо, наводило на мысль о подготовке операции против партизан.
Закончив беседу с гестаповцами и выпроводив их, Гусар вернулся к Карповне. Налив стакан воды, выпил ее залпом и, отдышавшись, сказал, не скрывая своего волнения:
— Я вижу, у вас железные нервы! Удивительное самообладание! Но согласитесь: ваше появление слишком большая неожиданность для меня. И это письмо… Я должен собраться с мыслями.
— У вас, подполковник, нет для этого времени, — сказала Карповна. Гусар бросил на нее быстрый взгляд. Лицо его выразило и опасение, и растерянность, и сочувствие.
— Милая женщина, вы ходите по лезвию бритвы! — вырвалось у него.
— Защищая Родину, о своей безопасности мало думаешь.
Спокойствие Карповны передалось Гусару. Он заговорил очень горячо, с видимой искренностью:
— И я, и мои соотечественники питают симпатии к вашему народу… И служат немцам не по своей воле. Но поймите и нас: не так легко перейти на вашу сторону… Это означает по существующим законам «третьего рейха» казнь наших близких. Но допустим, мы перешли бы к партизанам, чем бы это вам помогло? Немцы заменят нас кадровыми гитлеровцами — вам же будет хуже! Пока мы здесь, вам легче бить немецких захватчиков. Поверьте: симпатии мои лично и моих офицеров-словаков, моих солдат — на стороне советских людей, и мы, как только можем, идем партизанам навстречу… Помните бой под местечком Брагином? Когда немцы пошли в наступление против ваших отрядов, я под благовидным предлогом задержал свой полк, и генерал Ковпак разгромил фашистов. Разве это не доказательство моего расположения к русским?
— Все это так, господин подполковник, и мы это ценим…
— Но перейти открыто на сторону партизан я не могу, хотя всем сердцем ваш, — твердо сказал Гусар.
— В письме просят вас о помощи другого рода. Я должна это разъяснить на словах. Помогите нам в другом, дайте прорвать немецкий заслон.
— Рад был бы, но не вижу ни малейшей возможности к этому.
— А между тем у вас есть такая возможность, — сказала Карповна.
— Именно?
— От вас гестапо требует солдат для подготовки аэродрома. Дайте этих солдат! Но снимите их с вашего фланга, возьмите этих солдат из огневой охраны. Ослабьте эту охрану на стыке вашего полка с другим полком… Но, чтобы гестаповцы ничего не заподозрили, вы не всех солдат отправьте на аэродром. Часть их оставьте в огневой охране. Остальное мы берем на себя. Кстати, — сказала она, — дайте, пожалуйста, спички! И письмо…
Пока Карповна аккуратно сжигала письмо Ковпака, Гусар стоял у окна и нервно курил, обдумывая ее предложение.
— Я согласен, — наконец обернулся он к ней, — сделаю так, как вы предлагаете.
— Спасибо, подполковник, за помощь. Но мне для доклада генералу Ковпаку нужны сведения о дислокации частей.
— О да! Я понимаю.
И подполковник рассказал Карповне, у каких деревень концентрируют силы для операции против отрядов Ковпака, где находятся танки, где, в зоне его полка, партизанам удобнее будет прорвать немецкий заслон.
— Вы должны торопиться, — сказал разведчице на прощанье Гусар, — хождение по городу разрешено до семи вечера. В вашем распоряжении ровно час. Вы не должны рисковать собой зря.
Выписав Карповне пропуск на выход из города, подполковник сказал:
— Будьте осторожны. Такие, как вы, должны жить! — Глядя на Карповну, Гусар добавил: — Так вот каковы советские женщины!
И замолчал, восхищенно глядя на гостью. А она, глаз не спуская с классной доски, с минуту молча стояла у стола.
— Мне эта доска напомнила школу, где я до войны учила детей. И я подумала, когда же у такой вот классной доски будет стоять не офицер вражеской армии, а наш, советский малыш с мелом в руках.
