не приходилось – хвосты у мамуков короткие, чуть длиннее коровьих). Оберхольцер тяжело поднялся на ноги и выхватил оружие – огромную двойную секиру. Но в ход не пустил.
– Отвечай, кто ты?! Колдун?!
– Нет. Я же говорю: лошади меня не жалуют. А вы зачем в Ротебург-то ехали? Если не секрет, конечно.
Если бы в словах 'сира Безлошадного' Вердеру померещилась доля насмешки или, что хуже, сочувствия, – он побил бы путника. Нет, рубиться – привилегия воинов. В рыцарство странного встречного Вердер не верил. А вот в дурной глаз – это точно!
– Я – новый губернатор Ротебурга, – заносчиво ответил Оберхольцер, собирая в горсть поводья, вылезая из канавы. – Указом короля. Отныне власть над городами даруется короной. Прошли те времена, когда крестьяне и ремесленники могли своевольничать!
– Вот мы и разминулись, – отчетливо сказал заколдованный. И в самом деле, теперь они поменялись местами.
– Удачи, – пожелал странный путник, собираясь удалиться.
– Назови себя! Имя!! – заорал Шварцриттер, вновь берясь за секиру.
– Вам скажут. В Городе. Обязательно скажут. А мне понравилось быть сиром Безлошадным, Веселым Рыцарем. Кажется, это мое.
Шварцриттер рванулся к нахальному смельчаку, но не обнаружил того на дороге. Обегал вокруг немало куатремов – никого. Ни на лугу, ни на пути, ни в зарослях молодых деревьев.
А между тем, Юлиус Ротмунд и не прятался. Сбежал – да. Не от Шварцриттера. Из Города. Удивлялся, почему не сделал это раньше, озираясь на шпили башен. Пожухлая трава хрустела инеем. Нагнулся, поднял соколиное перо. Повертел в пальцах, сдернул капюшон и воткнул перо в берет. Вернулся на дорогу.
Лазарь размышлял, как бы упрочить свою дряхлеющую сопроводительную грамоту. Того и гляди, от частого употребления разорвется. Может, копию сделать? Нет, в скриптариуме ведь и чернила прольют, не ровен час. Останешься с промокашкой вместо документа. А если татуировку на грудь попросить мастера?.. Не потеряется, не сотрется. А, нет – народ завистливый, скорый на расправу – недолго и кожу живьем сдерут! Опасно…
Только представил разбойников – и на тебе! – прямо к нему приближается кто-то в черном плаще. Пригляделся.
– Господин Ротмунд?..
– Доброй ночи, Посланник.
Лазарь придирчиво осмотрел его с ног до головы.
– Откуда у вас перо сокола?
– С соколиной охоты.
Я скачу по ночам по болоту
На остове мертвой кобылы.
А что, вам это не мило?
Поэзия, Посланник, растворена в ночи. Ей пахнет воздух. Куда путь держите?
– Возвращаюсь в Дом Божьего Правосудия с отчетом о выполненном задании. А вы что же делаете за стенами Города?
– Я пришел к выводу, что засиделся в Ротебурге. Все, что мог, я ему дал. Довольно. Могу я сопроводить вас в вашем путешествии?
Странно, но Лазарь, очутившись в двух шагах от зловещего легендарного вампира, ни испуга не почувствовал, ни скованности.
– С целью?.. – Лазарь прихватил правой рукой револьвер под балахоном, левой – суму с документами.
– Я не буду вам помехой. Не волнуйтесь, – Ротмунд поклонился, отступив на шаг, одновременно протягивая и разворачивая какой-то листок. – Ваша записка?
– Моя, – Лазарь почему-то смутился.
– Она многое изменила в моем отношении к вам, – Юлиус выпрямился, рука с запиской безвольно опустилась вдоль тела.
– Да? Рад слышать.
Впереди замаячили зеленые кроны деревьев. У дороги вырос замшелый деревянный идол. Пустыми глазами он смотрел в небо, сочащееся слезами осеннего дождя. Высотой он был не менее двух человеческих ростов, в обхват – три сажени. Причудливая резьба вилась по его тулову, сбегала вниз. У идола было вытянутое лицо, плотно прижатые к груди, скрещенные руки. И вообще, это был не он, а она. Удлиненный нос, скулы в трещинах, скорбно и насмешливо сжатый рот. Волосы стилизованными кудрями спадали на спину. Древняя богиня сторожила вход в лес.
– Люди говорят, ее встарь красили золотом и приносили цветы к ее стопам… – просто так, чтобы не молчать, произнес Лазарь.
– Ты знаешь, кто это? – немедленно откликнулся Юлиус.
– Нет, – поежился Лазарь, приостанавливая шаг.
– Это Мать Фраз. В прошлом верили, что она помогала Создателю творить наш мир.
– Что за ересь! – поморщился Лазарь. – Эти дремучие олухи считали, что наш Создатель – женщина! Да как вообразить себе можно подобное?! Дикие люди! Хорошо, у нас есть Церковь, которая вырезает на корню подобные богопротивные верования!
Юлиус покачал головой, остановился перед идолом. Он нагнулся к земле, оборвал сорные травы, очищая оплетенные ядовитыми побегами ноги богини.
– Мать Фраз ведала страдания. Но она заставляла таких болванов, как мы с тобой, отвечать за содеянное. Она строга и к себе, и к нам. Не гневи ее глупостью, что произносишь. Мать Фраз, может быть, и не являлась богиней, но я знаю, что она существовала. Ты ведь не называешь принца Грэлля богом только потому, что ему поставлен памятник? Но ты считаешь, как все в Эрбенготе, что Грэлль заслужил это всей своей жизнью.
Лазарь ничего не возразил. Он с беспокойством проследил, что Ротмунд всматривается в очертания уже подступившего совсем близко леса.
– Дальше – Запретный Лес Эрудэмерн, там – Черный Народ, – прошептал попутчик, и Юлиус заметил, как его губы стали серыми от оцепеняющего ужаса. – Мы ведь туда не идем?..
– Там – мои братья. Это – Поющий Лес. Я слышу каждого…
'Я не пойду туда!' – едва не заорал Лазарь, но не заорал. Не стесняясь показаться трусом и справедливо полагая, что лучше перестраховаться, нежели погибнуть от безоглядной храбрости, граничащей с глупостью, он проверил застежку 'стража', достал револьвер, крутанул барабан, посмотрел, все ли ячейки заняты патронами, вернул механизм на место, бережно сунул в потайной карман на поясе. Юлиус с затаенным интересом наблюдал со стороны за приготовлениями спутника. Спросил:
– Ты думаешь, что пройти через лес Эрудэмерн опаснее, чем путешествовать со мной?
– Я успел убедиться, что ты скорее навредишь себе, нежели идущему рядом человеку. Твои братья могут не понять такого великодушия. Для них я – бурдюк колодезной воды в жаркий полдень.
Юлиус внимательно посмотрел на спутника и спокойно и просто сказал:
– Я пойду через Лес.
– Ладно, – поколебавшись, согласился Лазарь. – Идем вместе. Признаться, столько наслышан о нем, что мечтал хоть одним глазком увидеть его изнутри.
Дорога обрывалась сразу же у первого дерева. За первым деревом показалось второе, третье – небольшая роща. Долгие мхи покрывали землю ковром, вытеснив травы. Деревья становились старше, выше и дряхлее – узловатые, с расколотой сердцевиной, дуплистые, развесистые. Ни птиц, ни насекомых. Только странные звери с огромными глазами и цепкими, людскими пальцами выглядывали из крон, свесившись книзу головой. Лазарь вспомнил, что читал о них когда-то. Это лемуры – духи умерших. Все чаще приходилось перелезать через
