Она взглянула на меня:
— Я же говорила тебе, что мы пропустим бал.
— Идите собираться, — продолжал Слейтер, — и возвращайтесь сюда, самое позднее, к четырем. Никому ничего не говорите. Круз, мне нужны координаты.
— Вы получите их, когда будем в воздухе.
Слейтер собирался было возразить, но лишь усмехнулся.
— Парень не промах, — только и сказал он.
Мы оставили Слейтера собирать экипаж и готовить «Сагарматху» к полету. За границами гелиодрома Кейт дожидался автомобиль.
— Забирайтесь, — сказала она. — Я вас подброшу.
— Я пройдусь пешком, — ответила Надира. — Здесь недалеко.
— Вы уверены?
Она кивнула.
— Увидимся в четыре, — сказал я, залезая в машину.
Кейт дала инструкции водителю и задвинула перегородку, отделяющую его место от салона, чтобы по дороге в город мы могли поговорить без посторонних.
— Думаю, я ей не нравлюсь, — заметила Кейт.
— Не уверен, что ей вообще кто-нибудь нравится.
— Ну, ты, мне кажется, нравишься. Она глаз с тебя не сводила.
— Я не заметил, — соврал я.
— Ты вел себя как настоящий рыцарь, всё время кидаясь на её защиту.
— Просто мне не понравилось, как Слейтер с ней обращался.
— Ты ей доверяешь? — спросила Кейт.
— А ты нет?
— Не очень.
— Но насчет Слейтера ты спокойна.
— Он вполне откровенен. Он хочет денег. Я не уверена, что с Надирой всё так же просто. Она довольно загадочная. Дочь пирата и всё такое. — Кейт задумчиво помолчала. — О боже, хотела бы я быть дочерью пирата.
— Да ты что!
— О, конечно, это было бы потрясающе. Все бы думали, что я ужасно привлекательная и таинственная.
— Ты и так привлекательная.
Она, похоже, была слегка задета.
— Не таинственная?
— Ты слишком болтливая, чтобы быть таинственной. Все твои тайны становятся известны раньше или позже. Чаще раньше.
— Я просто предпочитаю, чтобы все знали, что я думаю, — заявила она.
— Очень предусмотрительно с твоей стороны.
Она ткнула меня в бок:
— Ну послушай! Если мы всё будем знать, что думают другие люди, нам будет гораздо проще иметь с ними дело. Надира очень красивая. И способная. Она сама добралась сюда. У неё не может быть много денег. Зато явно большие планы. Я всегда восхищалась людьми, которые начинают с малого и работают изо всех сил, чтобы стать кем-то.
Я кивнул, надеясь, что меня она тоже относит к их числу. Но потом подумал о Слейтере, о том, что он слишком молод, чтобы иметь такой великолепный корабль — да и вообще любой. Интересно, какое впечатление произвело это на Кейт, привлекают ли её такие достижения? Но если её не впечатлили успехи этого человека, добившегося успеха в небе, то могу ли интересовать её я, у которого нет ни корабля, ни денег?
Я хотел ещё немного потолковать о её теплой встрече со Слейтером прошедшей ночью, но Кейт явно решила, что разговор окончен. Она вытащила записную книжку и начала записывать, что ей нужно взять с собой.
— А ты не составляешь список?
— Мне особо нечего брать.
— А у меня — полно, — ответила она и снова принялась строчить.
Я попросил высадить меня за квартал до Воздушной Академии. Если Рэт и его люди устроили там засаду, я не хотел давать им шанс. Я пробрался к зданию с другой стороны, где обычно оставалась незапертой дверь для кухонного персонала. Мне повезло. По ступеням я спустился вниз, к туннелю, по которому проходили трубы парового отопления. По этим огромным трубам, в которых что-то булькало и вздыхало, подавалась горячая вода в многочисленные ванные комнаты и радиаторы Академии. В холодную погоду курсанты порой пользовались этим туннелем, чтобы добраться до столовой, не выходя во двор. Я пробрался до подвала отделения Дорнье, потом поднялся по ступенькам в свою комнату.
У двери я заколебался, вспомнив фигуру, которую увидел за стеклом прошлой ночью. Но теперь стоял белый день, и даже если здесь и находился незваный гость, он, конечно, давно ушел. Я осторожно отпер дверь и рывком отворил её. Комнатка была такая маленькая, что спрятаться было просто негде. И всё же для спокойствия я нагнулся и посмотрел под кроватью, потом распахнул дверь шкафа. В комнате вообще не было никаких следов чужого присутствия. Ни раскиданных бумаг, ни скомканной постели, ни сломанных стульев, ни опрокинутых столов. Я занялся делом.
Я скинул форму, вытащил свой вещевой мешок и начал укладывать вещи. Рубашки, брюки, нижнее белье, носки, свитеры, самую теплую куртку, пару перчаток, связанных мамой ещё в Лайонсгейт-сити. Я запихал туда же справочник по управлению аэростатом, учебник по полетной математике и руководство по астрономической навигации, прикинув, что у меня будет время заняться ими по пути туда и обратно. Если я хочу хоть как-то сдать приближающиеся экзамены, то должен использовать любой подходящий момент.
При условии, что успею вернуться к экзаменам. Я взглянул на расписание, приколотое над столом. Если я пропущу их, то получу ноль. И это сделает переход на следующий курс почти невозможным. На миг бессонная ночь под мостом напомнила о себе, и вся энергия, питавшая меня, разом испарилась. В какую бессмысленную затею я ввязываюсь? Я столько мечтал об этой Академии, о том, что стану однажды офицером или даже капитаном какого-нибудь замечательного корабля. Если я пропущу экзамены или не смогу перейти на следующий курс, меня вполне могут выкинуть отсюда.
Я взглянул на лежащие на столе тетрадки, на все эти цифры, символы, и каракули, и помарки. Если я останусь, то всё равно могу провалиться.
Но если мы найдем «Гиперион», это будет уже не важно. Если мы отыщем сокровище, мне не нужно будет служить на корабле. Я смогу купить свой собственный корабль и быть на нем капитаном, как Хэл Слейтер. Все эти «если» цеплялись одно за другое, будто сосульки в солнечный полдень. Какими бы фантастическими они ни были, но всё же немного успокаивали.
Я сел за стол и взялся за письмо.
Дорогая мама, написал я.
И остановился. Что я могу ей сказать?
Я отправляюсь в дурацкое и опасное путешествие. Пишу это на тот случай, если…
Письмо из Парижа в Лайонсгейт-сити, отправленное обычной почтой, будет идти почти две недели. За это время я наверняка уже вернусь в Париж. Есть ли смысл волновать маму? Может, лучше вообще ничего не сообщать ей. Но я не мог отделаться от мысли о том, что будет, если с нами случится беда. Она никогда не узнает, что со мною сталось. Эта мысль приводила меня в уныние и заставляла вновь усомниться во всей этой затее.
