— Отвечай, раз отец спрашивает.
Гражина удивленно посмотрела на мужа.
— Триста злотых, — ответил, помедлив, Янек. — А купил я у Козловского, помнишь, с которым я тебя знакомил. Он получил посылку из-за границы, и у него было три или четыре таких свитера.
— Откуда ты его знаешь?
— Козловского? — Янек рассмеялся. — Этого проныру все знают. Когда-то учился в нашем институте.
— И часто ты с ним встречаешься?
— Очень редко. С тех пор я его и не видел. А в чем дело?
Ну конечно, он должен сказать сыну, что думает о подобных контактах.
— А не кажется ли тебе, — взорвался вдруг Ольшак, — что такой свитер стоит гораздо дороже и, значит, получен нечестным путем?
— Нужно пользоваться случаем, — равнодушно ответил Янек.
— Где ты встречаешься с Козловским?
— Раз или два видел его в «Спутнике». Да скажи ты наконец, в чем дело?
О послеобеденном отдыхе не могло быть и речи.
Когда Янек ушел в свою комнату, настала очередь объясняться с Гражиной. Пришлось сказать ей правду, так как она была не из тех, от кого можно легко отделаться.
— Я подозреваю, что этот свитер краденый.
Гражина внимательно смотрела на мужа сквозь очки. Когда-то у нее были огромные голубые глаза.
— Профессиональная бдительность?
— Не шути. Я действительно боюсь за Янека. А вдруг мне придется…
— Что придется?
— Получить от Янека официальные показания.
Она встала.
— Послушай, Вацек… Этого ты никогда не сделаешь… Если свитер краденый, Янек его отдаст. Только не вмешивай его в свои дела.
— Он сам вмешивается, — заметил инспектор.
— Янек порядочный и правдивый мальчик, — в голосе жены не было и тени сомнения. — Я сама с ним поговорю и попрошу больше не встречаться с этим Козловским.
— Гражина, мы ничего не знаем о Янеке.
— Ну не скажи, — ответила она сухо. — Это ты не знаешь, ведь у тебя никогда нет времени.
Позднее, когда он собирался уходить и снял с вешалки дождевик, так как на улице накрапывало, Гражина вернулась к этому разговору.
— Вацек, — сказала она тихо. Теперь в голосе ее явно слышалось беспокойство, — случилось что-нибудь серьезное?
— Не знаю, — искренне ответил Ольшак. — Может быть, это случайное совпадение. Видишь ли, то, что Козловский продавал свитеры, может иметь значение для одного следствия.
— И что ты сделаешь?
Он пожал плечами.
— Что бы ты ни предпринял, — произнесла жена, — не вмешивай в это Янека.
В управлении было тихо и пусто. Перечитывая протоколы показаний, Ольшак выпил свой кофе. Забежавший на минуту Кулич объявил, что завтра похороны Сельчика. Ольшак решил пойти, хотя и не отдавал себе отчета, зачем ему это нужно.
Пыль от промчавшегося мимо грузовика медленно осела, шум мотора исчез вдали, и снова слышался только стук колес повозки, на которой стоял гроб. Ухабистая дорога от костела до кладбищенских ворот, протяженностью около полукилометра, проходила вдоль старой стены и цветочных лотков. Людей в траурной процессии было мало, они медленно брели под слепящим солнцем и невольно ускорили шаги, когда на них повеяло кладбищенской прохладой. Шедший впереди ксендз поднял крест над головой и свернул в боковую аллею. Процессия миновала старые могилы, о которых уже никто не заботился. Ольшак немного отстал, облюбовал себе наблюдательный пункт на пригорке, с которого был виден ксендз, служивший панихиду, и все остальные, столпившиеся у гроба. Иоланта стояла рядом со старой женщиной в черном, теткой покойного. Ольшак познакомился с ней еще перед началом похорон у костела, где она вместе с Иолантой сидела на лавочке. У старушки была сухая ладонь, маленькие глазки внимательно изучали инспектора.
— Он был добрым мальчиком, — сказала она. — Каждый месяц присылал мне триста злотых.
Как она утверждала, Сельчик всегда помнил о ней, хотя виделись они редко. Иногда забегал на полчаса, когда приезжал в Варшаву. Он с детства был таким: вечно чем-то занят. После варшавского восстания, когда она взяла его к себе, он целыми днями лазил по развалинам и приносил домой бог знает что: всякий старый хлам, какую-то жесть. Все это пришлось выбросить, когда ей как заведующей столовой дали квартиру на Праге. Учился Конрад хорошо, ничего не скажешь, но друзей у него было мало, а может, она просто не знала о них. Когда подрос, много читал, и не обязательно учебники. Он всегда был тщеславным, часто говорил: «Посмотри, как люди живут, какая у них мебель, радиоприемники, одеваются как, а мы что?»
Много она ему дать не могла, но голодным он не ходил. А теперь чтобы сам?.. Когда пришла телеграмма, она думала, что произошел несчастный случай, автомобильная катастрофа. Никак не могла поверить Иоланте, что Конрад покончил с собой.
Старушка встала с лавочки и направилась к костелу.
— Ксендзу ни слова, — сказала она грозно. — Я бы не перенесла, если бы его как собаку зарыли в землю…
Ольшак задержал ее еще на минуту и спросил о часах. Да, после окончания школы она подарила ему хорошие заграничные часы, чтобы на всю жизнь. И выгравировала на них дату.
Ксендз окропил гроб, и могильщики взялись за лопаты.
Старушка заплакала. Иоланта неподвижно стояла с ней рядом, лицо ее было скрыто под темной вуалью. В косых лучах солнца, пробивающегося сквозь ветви деревьев, вся эта сцена выглядела несколько театральной. Инспектору казалось, что это длится слишком долго и уже надоело всем, равнодушным и наверняка уставшим. Профессор Гурен в черном, чересчур длинном пиджаке взял под руку жену и медленно направился к выходу. Барбара Кральская подошла к Иоланте. Дворник с женой держались чуть поодаль, как бы подчеркивая свою непричастность и в то же время готовность отдать последнюю дань уважения человеку, который не имел к ним никакого отношения. Высокого мужчину в коричневом костюме инспектор уже видел раньше: это был шеф Сельчика. Ольшак вспомнил о Роваке: в костеле он был, потом куда-то исчез. Инспектор оглянулся и заметил его рядом с собой. Очевидно, старший провизор стоял здесь давно, маленькой пилочкой он старательно чистил ногти и, казалось, был всецело поглощен этим занятием.
— Вы меня не заметили, — усмехнулся он. — А я тоже предпочитаю на все смотреть издали.
Старушка опустилась на колени на свежую землю, скрывшую гроб. Ксендз отдал кропило прислужнику и быстро направился по аллее к главным воротам.
Ольшак тоже двинулся к выходу, но Ровак задержал его:
— Подождите немного. Сейчас они столпятся у выхода, польются соболезнования. Неужели вам хочется на это смотреть?
