— Одни вы не сможете долго удерживать огонь. Вам нужна помощь сильных друзей.
— Они нас часто подводили.
— Такова жизнь. Иногда люди подводят не по своей воле.
— Бывает.
— Вы с моими друзьями уже встречались, — деловито продолжал инженер. — Думаю, что наша дружба продолжится.
— Хорошо бы…
— Вы идете в горы?
Махмудбек промолчал.
— Эта, конечно, ваше дело. В него мы не вмешиваемся…
Это была неправда. Они всю жизнь, всю долгую историю вмешивались в чужие дела.
— Возьмите человека, — попросил инженер. — Помогите перебраться через горы, туда, к Советам.
Как и предполагал Махмудбек, инженер оставил деньги на «святое, великое дело».
Они поднимались неторопливо…
Цокали копыта маленьких, лохматых лошадей. Неказистые на вид животные были выносливыми, чуткими. Не обращая внимания на клокочущую воду, на жутковатые обрывы, лошади находили надежный путь. Полностью доверившись их чутью и осторожности, дремал в седле проводник. Дремал как-то странно. Он сидел прямо, вытянувшись, ни разу не покачнувшись, не склонив голову набок.
Проводнику лет двадцать пять. Он, наверное, вырос в седле и не впервые пускается в такой долгий, опасный путь.
На перевалах едва заметные извилистые тропки расползались в разные стороны. Проводник безошибочно выбирал нужную. Махмудбек хотел спросить проводника, в который раз тот идет к Живому Богу, но удержался.
Проводник был неразговорчив. Он понравился Махмудбеку с первого дня знакомства… Внизу, в небольшом поселке они вместе покупали лошадей. Выбирал проводник. Он не хлопал лошадей, не трепал их гривы, не рассматривал зубы, а просто погладил одну по шее и остался доволен.
Хозяин, получив деньги, бережно спрятал их в поясной платок, прочитал молитву и пожелал путникам счастливого пути. Потом передал завернутый в грязноватую тряпицу солидный комок местного сыра. Проводник, вероятно, почувствовал недоумение Махмудбека по поводу этой сделки, прошедшей несуетно и быстро.
— Здесь честные люди, — позже объяснил он. — Хорошие люди. Не такие, как в городе. Эти лошади стоят ваших денег.
Третий спутник молча выложил нужную сумму за свою лошадь. Расплачивался он небрежно, будто всю жизнь орудовал солидными ассигнациями.
Молодой вождь дал Махмудбеку не только сильного, опытного, но и умного проводника.
— Не слишком ли медленно мы двигаемся? — однажды спросил Махмудбек.
— Мы идем вслед за весной… — ответил проводник. — Она в горах не спешит…
Он даже сам не почувствовал, сколько поэзии было в его ответе.
Травы упрямо, но с какой-то опаской, еще не доверяя первым теплым лучам, пробивались, лезли из-под камней, из угрюмых, серых расщелин. А дальше уже покачивались голубоватые, синие, желтые цветы. Краски становились сочными, яркими… По торопливым ручьям, по бешеному рокоту небольших пенистых речек проводник определял, что творится там, на высоте. Весна настойчиво и все смелее будила этот край.
На привалах лошади возбужденно встряхивали лохматыми гривами, жадно раздувая ноздри, тянулись к свежей траве. За зиму им надоело хрустеть сеном. Трава была напоена весенними ливнями, соками пробудившихся гор. Махмудбек сорвал несколько травинок, сжал пальцами и почувствовал, как скользнули капли…
Портил настроение третий спутник. Чувствовалось, что он не нравился и проводнику, хотя тот открытого неудовольствия ни разу не высказал. Спутник на привалах устраивался в сторонке, разворачивал свой узелок с продуктами. И почему-то, хотя никто его не торопил, жадно ел, запивая холодной водой жирную баранину.
А проводник молча разжигал костер, в потемневшем кумгане кипятил чай. Покосившись на Махмудбека, словно получив его молчаливое согласие, он подносил пиалу угрюмому, странному юноше.
Разве так люди ведут себя в длинной, опасной дороге! Смешной человек… так можно погибнуть, если остаться одному. Смешной… От чая отказывается.
— Как тебя зовут? — спросил Махмудбек у странного спутника.
Он испуганно замигал. Боялся, что за первым вопросом могут последовать второй и третий…
— Адхам, — прошептал он.
— Узбек?
— Да.
— Почему же ты забыл обычаи своего народа? — вздохнул Махмудбек.
— Какие? — растерянно спросил Адхам.
— Эх ты… Разве об обычаях рассказывают? Их от матери, от отца перенимают.
Адхам опустил голову.
— Я не помню ни матери, ни отца.
Махмудбек взял у проводника пиалу с чаем, выплеснул его, налил свежего, горячего.
— Выпей чай, Адхам, уже становится прохладно.
Третью ночь они провели в горах. Махмудбек чувствовал, как ноет правая нога. Его предупреждал врач опасаться сырости.
— Поселки впереди будут? — спросил Махмудбек.
— Мы их обойдем, — просто объяснил проводник. — Там сейчас много чужих людей.
Махмудбек понял, о ком говорит проводник. Но что они здесь делают, эти англичане и американцы? Проводник пнул ногой первый попавшийся камень.
— Собирают кусочки, вот от таких. От скал тоже…
Конечно, не хотелось бы встречаться с чужими людьми.
Но вместе с тем следовало взглянуть на этих геологов, на их работу. Слишком близко они подходят к границе.
— Знаешь что, — сказал Махмудбек, — пойдем через поселки.
— Хорошо, хозяин, — согласился проводник, — там дорога лучше.
К вечеру они почувствовали запах дыма, услышали далекое, приглушенное блеянье овец. У огромного валуна проводник остановился.
— Видите? — показал он камчой вперед.
Махмудбек ничего не видел.
— Что там? — спросил он.
— Человек. В руках «дурбин». — Проводник засмеялся. — Я раньше верил, что в «дурбин» можно все увидеть. Через горы… А мы сейчас так пройдем, что англичанин не заметит нас.
О силе обыкновенного бинокля проводник, наверное, слышал от памирцев. Здесь рождались легенды о волшебных свойствах «дурбина», через стеклышки которого можно увидеть даже сказочную страну. По-разному называется эта страна у язгулямцев, ваханцев, шугнанцев, сарыкольцев. Одни называют страну Шаполь, другие — Шапот, третьи — Шпал.
— Ты видел… ее? — улыбнулся Махмудбек.
— Не-е, — протянул проводник. — Я вижу очень далеко без «дурбнна». Нет такой страны…
— Она есть, — сказал Махмудбек.
— Где? — весело спросил проводник.
— У каждого своя, родная.
Проводник пожал плечами. Адхам слышал весь разговор, но даже не повернулся.
О какой стране думает он? Неужели Адхам действительно ждет той минуты, когда перейдет границу? Несколько, раз Махмудбек замечал, как он тянулся, жадно рассматривая границу, привставал на стременах.
