Пора вставать, однако. Небо на востоке начинает светлеть. Надо двигаться в путь, чтоб одолеть максимум пути, пока хватит бензина. Опять же неспокойно на душе.
— Стюарт, подъем! Нас ждет горячая еда, обжигающий чай и радушие людей!
— Ты в это веришь? — морщась от боли в потревоженной руке, спросил он, выбираясь на песок.
— Честно говоря, не особо. Но что же, нам всю жизнь по этой пустыне ходить? — я широко развел обе руки.
Да пошел он в пень, этот говеный мир, если мы не сможем выбраться отсюда! Нет такой силы, которая бы смогла противостоять нам в нашем стремлении достичь дома! Мы — потомки двух древних наций, их опыт — наше достояние, мы в состоянии побороть все обстоятельства, наш дух сильнее боли и крепче страха!
Проверили состояние нашего бензобака. Не очень обрадовались, предположив, что у нас есть около четырех часов эксплуатации нашего механического движителя. Потом он будет кашлять, потом плавно стухнет без надежд на реанимацию. Разве что удастся разжиться канистрой бензина посреди мирового океана. Дальнейшее плавание будет происходить весельным способом.
Мы отошли от берега молча, разговаривать как-то не очень хотелось. Но тут подал голос старина Стюарт. Нет, он не стал лаять, ожидая поощрения, он просто предложил мне попрактиковаться в английском языке:
— Когда я первый раз выходил в море, романтика меня просто окрыляла. Я не чувствовал палубы под ногами. Было круто. Да и сейчас, время от времени можно на пару — тройку месяцев оказаться посреди океана: острота ощущений от этого восстанавливается. Но это же не способ зарабатывать на жизнь!
— Согласен, — подтвердил я.
— Так как же ты попал в морскую кабалу?
— О, это долгая история. Никогда не считал себя морским человеком, но так уж жизнь сложилась, что как бы далеко ни пытался бежать от моря, все равно прибегал к нему. Ведь земли-то мало, а воды — вон сколько вокруг.
— Времени у нас достаточно, рассказывай.
Вставка: Как попадают на моря.
Было такое время, когда я заканчивал последний класс в школе, а кем стать — хоть убей, не определился. Но знал одно: обязательно стану питерским студентом. Учился на заочных подготовительных курсах в кораблестроительном институте. Просто готовился, зная, что вуз — один из самых престижных (оттуда даже в армию не брали), но поступать не горел желанием. Закончил эти курсы, как оказалось, вполне успешно, получил даже приглашение на сдачу вступительных экзаменов, но отнесся к этому без восторгов. А тут школа бац! — и осталась позади. Выдали нам аттестаты. Тогда внезапно понял, что наши учителя — тоже люди. Некоторые хорошие и добрые, а некоторые, к сожалению, не очень. Навела меня на такую мысль четверка по математике, совсем незаслуженная мною. Уже много лет прошло, но так до сих пор и считаю, что достоин был высшего балла: позднее институтский курс высшей математики и теории относительности без особого напряга одолел с безапелляционной «пятеркой».
Пришла пора сдавать документы на поступление. Куда? Так особых симпатий и не созрело. Приехал в корабелку с приглашением, а там меня, оказывается, уже ждали, во всяком случае, признали человека, честно окончившего у них заочные подготы. После обмена любезностями, из тумана всяких специальностей материализовался факультет прикладной математики. Вот, оказывается, куда я хочу поступать! Отправили меня на собеседование к декану. Тот оказался парень не промах. Перед дверью его кабинета стояла солидная очередь из золотых мам и денежных пап. Мне даже сначала показалось, что я ошибся, и это не то место, где проходят собеседование с абитуриентами (потому что моего возраста даже поблизости я никого не видел).
Но породистый и излишне вежливый дядька развеял все мои сомнения, сходу предложив мне, не терять попусту время, а сдавать экзамены на какой-нибудь простенький факультетец, ведь у меня же по профилирующему предмету «четверка» в аттестате, в то время как по другим дисциплинам — отличные баллы. Я попытался возразить, что это ошибка, что я очень успешно окончил здесь заочные подготы. Но он только вежливо посмеялся над этим. Короче, до экзаменов на прикладную математику меня не допустили.
Обидно! Пошел обратно забирать документы, а мне их не отдают. Говорят, поступай на судоремонт, потом, через семестр — два переведешься. Но к ремонту меня никак не тянуло, поэтому, вдруг, сказал, что пойду учиться на штурмана в институт водного транспорта. В приемной комиссии посмеялись: тоже нам институт — ведь с него в армию берут! Но я уперся, вспомнив, как меня полчаса назад вежливо назвали дурачком.
В ЛИВТе меня встретили без лишних вопросов. Штурманом? Пожалуйте. Пошел на медкомиссию. А там очередной удар: шумы в сердце (подростковые). Я обомлел: это серьезно? Да нет, говорят, через полгода пройдут. На следующий год приходите и поступайте. Если штурманом нельзя, то кем можно? Судомехаником — пожалуйста. Через год переведетесь. Я устал, я сломался. Чем год ждать, а ведь весной еще и в армию заберут, это получается три, если не четыре (если во флот) года, берите меня в судомеханики. Судьба, наверно. Сдал вступительные экзамены по математике на отлично, меня и зачислили, освободив от остальных испытаний. Пять лет учебы плюс два армейских года пролетели даже без мыслей о переводе куда-нибудь. Приходилось обеспечивать себя, потому как время настало лихое: моя страна в агонии умерла, появился президент, который дал добро на воровство. Я подрабатывал, как мог. И вдруг — защита диплома. Хорошо, а дальше-то что?
В бандиты подаваться не хотелось, в торговлю идти — душа не лежала, одна дорога — в Беломорско Онежское пароходство, в БОП, проще говоря. После третьего курса проходил там полугодовую плавательскую практику на могучем «Волго — Балте». Есть такие пароходы. Приняли меня на работу без энтузиазма, но и на том спасибо, ведь тогда устроиться на более — менее приличные заработки было весьма проблемно. И понеслась моя морская карьера. Стал я механиком, вот уж чего никогда не ожидал. Руки-то у меня обе были «левые», мучился при ремонтах всяких механизмов. Но со временем это прошло, научился при работе включать голову — стало попроще. Так бы свою карьеру и влачил, упершись в свой дедовский диплом. Но тут и в БОПе нашлись добрые люди, активно включившиеся в невинный процесс воровства. Суда распродавались, устроиться на пароход стало сложно, приходилось месяцами ждать подачки от своего инспектора по кадрам. А наш инспектор, проводя санкционированную с верха селекцию, вдруг меня с визы назначил на внутренний флот. Пытался я брыкаться, упирая на свое институтское образование и приличное знание английского, но тщетно. Инспектор, Плошкин, свирепо взглянув на меня, произнес революционные слова: «У нас российское пароходство — английский язык нам не нужен, а на образование нам наплевать, хоть академия, хоть училище». Уволился я по собственному желанию. Вот и началась долгожданная сухопутная жизнь.
