Пока Нимрихиль стаскивал Арундэля вниз, Амети беспомощно искал, куда бы деть чадящий факел. Потом с досадой воткнул его прямо в наруч, между пластинами. Обвязался поясом и неловко перебрался через край колодца: ступеньки начинались ниже уровня пола святилища. С опаской взялся за крышку, которая, однако, двигалась не так тяжело, как ожидал Амети. Наконец каменная плита со скрежетом сползла в паз, и над жрецом Скарабея сомкнулась гробовая темнота.
Часть 4. Пес и его Хозяин
Амети открыл глаза и некоторое время смотрел. Потом до него дошло, что именно он видит, и из его груди вырвался слабый стон. Точнее, не стон, а хрип: в горле было сухо, как в полуденной пустыне. Рядом кто-то зашевелился. Амети оторвал свой взгляд от самого прекрасного зрелища на свете — вечернего неба, уже покрытого звездами — и повернул голову.
Рядом лежал совершенно неживой следопыт: глаза закрыты, неподвижное лицо в серых разводах пыли. Только по рукам пробегает как будто судорога. Амети напряг память: во время путешествия по подземному ходу сознание несколько раз милосердно его покидало, но рано или поздно он приходил в себя от боли — когда его лицом рывком тащили по мелким острым камешкам, осыпавшимся со стен — и тогда надо было из последних сил ползти, преодолевая боль и расстояние. Эта пытка длилась бесконечно и прекратилась лишь сейчас, когда он увидел над собой звезды в темном небе. Осталась только тупая ломота во всем теле, и еще дико саднило лицо, разбитые локти и колени.
Амети еще некоторое время полежал неподвижно — несмотря на боль и жажду, мир был прекрасен, а жизнь — полна чудес и радости. Потом, мысленно вернувшись по подземному ходу, он подумал о погоне и решил, что надо что-то делать. Пока он над этим размышлял, воздух и песок быстро остывали, и скоро жрец почувствовал, что начинает зябнуть.
Собравшись духом, Амети сел, покряхтывая от боли, и оглянулся: они все трое лежали под невысоким скатом, в котором чернело отверстие, откуда они, видимо, выползли. Вокруг, насколько можно было понять, осмотревшись по сторонам, тянулись, выступая из песка, невысокие скальные кряжи: совершенно дикое место, ни следа зверя или человека. За зубчатой стеной гор догорал закат.
Амети оглядел своих спутников: по одну руку лежал по-прежнему неживой следопыт, по другую — бывший пленник, свернувшийся в клубок. Они трое все еще были связаны поясами.
Амети пошевелил Нимрихиля: тот не шелохнулся. Руки его от запястья до локтей были покрыты сплошной кровавой коркой. Амети толкнул его сильнее, нумэнорец что-то невнятно простонал, но глаз не открыл. Плечо его было горячим на ощупь.
Это было уже серьезно. Амети подавил мгновенный страх и повернулся к Арундэлю. Тот дышал спокойно и ровно, как будто спал. Амети тронул его за плечо, и тот почти сразу открыл темные в сумерках глаза и странно посмотрел на Амети, словно видел его впервые.
— Эта… — сказал Амети неловко. — Ты как, отжил? Надо бы ход завалить. И товарищ твой… Он весь как в лихоманке горит.
Арундэль сел: двигался он почти как обычно, только чуть замедленно. Развязал обмотанный вокруг груди пояс жреца Змеи.
— Где мы? — спросил он.
— Откуда мне знать? — возмутился Амети. — Я же не бедуин, чтобы знать пустыню как свою жену!
Нумэнорец огляделся по сторонам:
— Если ход никуда не поворачивал, то мы сейчас где-то к югу от вашей столицы. И довольно далеко от нее.
Амети недоверчиво уставился на Арундэля: откуда тому было все это знать, если он был уже никакой, когда они спустились в колодец, а тем более — пока они ползли по ходу?
Тот уже добрался до Нимрихиля. Взял его судорожно сжатую руку, поднял, подержал на весу. Нимрихиль, не приходя в себя, прошептал что-то вроде «Ba kitabdahe!». Арундэль аккуратно опустил руку следопыта обратно на песок. Нахмурился.
— Ну, что с ним? — с замиранием сердца спросил жрец.
Арундэль взглянул на Амети:
— Он очень устал. Замучился, — помолчал и негромко добавил: — Сначала тьма, а теперь и огонь…
Нумэнорец забрался в поясную сумку следопыта, достал пустую серебристую фляжку и давешний камень — обломок горного хрусталя, которому грош цена в базарный день: мутный, весь в сколах и трещинах. Арундэль взвесил камень на ладони и убрал его обратно.
— Сейчас сделать ничего нельзя, надо дождаться утра, — обратился он к жрецу. — Главное — не замерзнуть ночью.
Дыхание вырывалось из груди Нимрихиля клочьями пара. Амети посмотрел на небо: звезды казались холодными и колкими, как снежинки, про которые следопыт рассказывал ему однажды по дороге.
— Но мы не можем развести огонь! — жалобно сказал Амети. — Нас тогда непременно найдут!
— Проблема скорее в том, что у нас нет топлива, — заметил Арундэль. — Ладно.
Ниже по склону виднелась яма в песке. Туда Арундэль оттащил друга, обмотав его для тепла всеми поясами. Потом Амети и Арундэль легли по сторонам от следопыта, и Арундэль накинул на них сверху остатки своего плаща.
Становилось все холоднее. Амети жался к следопыту, который был теперь горячим, как хорошая грелка. Но скоро Нимрихиля начала бить дрожь, он невнятно застонал: с губ его срывались слова на неизвестных Амети языках. Он кого-то звал «Atto, atto!». Потом вроде бы заплакал как ребенок. Амети сделалось ужасно не по себе.
Так продолжалось всю ночь. Время от времени Амети проваливался в муторный, не приносящий облегчения сон: с одного боку его палили огнем все Девять Преисподен, где рыдали грешники, с другого морозило кромешное ничто. Каждый раз Амети просыпался с неприятно бьющимся сердцем и выглядывал из-под плаща: не светлеет ли небо на востоке. Ночь казалась бесконечной.
Потом взошла луна. Ее бледный свет превратил ночную пустыню в изнанку дневного мира. Амети подумал о гулях и рухах, но испугаться по-настоящему у него не хватило сил. Нимрихиль умолк, но его по-прежнему бил страшнейший озноб. Сам стуча зубами, Амети опять уснул, словно взялся за тяжелую работу.
Амети снова проснулся в час, когда в бледном свете востока можно было отличить серую шерсть от белой: это время бедуины-кочевники называют рассветом. Разбудил жреца кошмар: ему приснилось что под взглядом руха он превращается в камень. Очнувшись, Амети понял, что сон был отчасти правдив: пальцы на ногах замерзли до полной бесчувственности, все тело окостенело. На плаще поблескивала изморозь от дыхания. Спать хотелось невыносимо, но холод был сильнее.
Амети вытащил голову из-под плаща и вздрогнул, столкнувшись взорами с Арундэлем. Тот сидел рядом с Нимрихилем, удерживая его поставленную на локоть безвольную руку. Двумя пальцами он сжимал запястье Нимрихиля, словно врач, считающий пульс больного. Глаза его смотрели одновременно куда-то вдаль и глубоко внутрь себя. Он ничего не сказал Амети.
