Он легонько дал ему по затылку и мрачно вышел на улицу.
И первое, что он увидел, был тот самый роскошный автомобиль.
Из него вылезал бритый незнакомец.
— А, ты вот где? — сказал он. — Я приехал знать... Твой мама и папа тебя пустят... ко мне?.. Я хочу коварить с твой мама и папа?
— Пустят, — сказал Володя, усмехаясь. — Они вот меня из дому выгнали.
И сказав это, он тут же пожалел, что сказал. Зачем было этому незнакомцу знать его семейные дела. Но слово не воробей.
— Выкнали? — переспросил незнакомец с интересом. — О, какой дело! Хочешь ехать со мной?
Вокруг автомобиля собралась толпа ребятишек, живших в доме.
Володя преисполнился гордостью.
— Хочу! — сказал он. — Если можно!
— Можно. Садись!
И Володя покраснел даже от удовольствия, услыхав, как ахнули все ребята, когда за ним захлопнулась тяжелая дверца.
Автомобиль взвыл и плавно покатился, все ускоряя ход.
Володина мать появилась в воротах.
— Ребята, Володю не видали?
— А он вон... на автомобиле уехал.
— Ну, чего врете!
— Ей-богу!
Если вы посмотрите на карту Северной Америки, то немного южнее сороковой параллели, на западном берегу найдете большой город под названием Сан-Франциско. Сан-Франциско — главный город Калифорнии. Американцы сокращенно называют его Фриско.
Этот город очень велик, это самый большой порт на западном берегу Северной Америки, и в нем очень много и чрезвычайно богатых и чрезвычайно бедных людей. Летом в Сан-Франциско становится жарко, и тогда богатые люди переезжают в свои загородные дома, роскошные дачи с громадными садами и парками.
В один августовский вечер на большом шоссе, идущем из Фриско мимо всех этих роскошных загородных строений, заметно было необыкновенное оживление.
Толпы народа шли из города по этому шоссе, уступая поминутно дорогу велосипедам, мотоциклетам и автомобилям, которые давали о себе знать нетерпеливыми звонками и гудками. Повидимому, все эти люди шли в одно и то же место и по одному и тому же делу, ибо никто не спрашивал другого, куда он идет. Только когда навстречу попадался велосипедист, все окликали его и одновременно спрашивали:
— Еще жив?
На это получали ответ:
— Жив!
Иногда, впрочем, торопившийся велосипедист вместо ответа предпочитал просто отмахнуться.
Время от времени в толпу сзади врезался особенно нетерпеливый автомобиль, который раздраженным ревом расчищал себе дорогу, ослепляя людей гигантскими прожекторами.
— Доктора едут! Доктора! — говорили в толпе.
— Гляди! Гляди! Это вон знаменитый профессор из Нью-Йорка.
— Который? Который?
Толпа, подобно реке, текла по шоссе и как бы вливалась в озеро — в огромную толпу, собравшуюся у торжественных ворот загородного дворца миллиардера Джона Эдуарда Рингана — золотого короля, самого богатого человека в Калифорнии.
Здесь был целый стан. У дороги валялись мотоциклетки и велосипеды, владельцы которых похаживали тут же или сидели в траве, покуривая трубочки. Мужчины и женщины самого разнообразного вида, лавочники, конторщики, рабочие, нищие — все толпились у огромных чугунных ворот с золотыми львами и все смотрели на ярко освещенные окна дворца и в особенности на два окна менее яркие, озаренные каким-то таинственным красноватым светом. В ярко освещенных окнах мелькали тени, так что со стороны можно было подумать, что в доме Рингана происходит какое-нибудь торжество.
Но по настроению толпы и по тревожным лицам людей, входивших и выходивших из ворот, сразу можно было угадать, что происходит что-то, правда, очень важное, но далеко не веселое.
Сторож, стоявший у ворот, имел весьма таинственный вид и пренебрежительно отвечал на беспрестанно задаваемые ему вопросы:
— Не орите, вы!.. Не то велю вас всех отсюда гнать в шею.
— Фу какой важный!
— А вот дождетесь!
— Но неужели он не переменил своего решения?
— Ведь это же небывалый случай!
— Это первый случай в истории Америки!
— По-моему, это шутка!
— Какая же шутка, когда всюду объявлено.
— Пять миллиардов.
— И вдруг я...
— Ого! Не по чину захотел!
— Каково родным-то!
И все поглядывали друг на друга, словно стараясь угадать, кто тот счастливец, кому достанется по жребию огромное наследство Рингана.
— Говорят, он непременно хочет сам вынуть жребий, чтоб перед смертью повидать своего наследника.
— А зачем же представители от населения?
— Ну, чтоб все было правильно.
— Уж очень много народу в Фриско. А ведь выиграть только один может.
— Его счастье будет.
— Эх, кабы мне!
И все снова с надеждою глядели на два таинственных окна, за которыми, как все знали, лежит умирающий миллиардер.
— Уж все билетики, говорят, заготовлены и в урны сложены. Три урны. Из каждой урны по билетику, а потом из трех один.
— Он бы хоть на троих разделил!
— Не хочет!
— Ну, а сын его?
— Что ж сын. Из себя, небось, выходит. На него тоже билетик положен.
— Сердит он на сына.
— За что?
В это время вдали на шоссе послышался шум и бешеный рев автомобильной сирены.
Люди с ругательствами разбегались перед мчавшимся автомобилем, который, видимо, вовсе не заботился о безопасности пешеходов.
Машина с воем и ревом устремилась к воротам дворца.
Какой-то человек, высунувшись из окна автомобиля, крикнул что-то сторожу, и тот вдруг кинулся отворять ворота.
— Сын Рингана! Томас Ринган! — пронеслось в толпе.
Автомобиль въехал в ворота и, шурша по гравию, понесся к подъезду.
— То-то рожа у него больно кислая.
— Еще бы! Пять миллиардов!
— Да! На дороге не валяются!
Покуда у ворот дворца собравшиеся люди толковали о наследстве, покуда корреспонденты газет нервно расхаживали около своих велосипедов и мотоциклеток, готовые каждую секунду помчаться в редакцию с каким-нибудь «последним известием», вот что происходило в одной из гостиных роскошного дворца странного миллиардера.
На голубом атласном диване сидела очень красивая молодая женщина, одетая в черное шелковое платье, и нервно играла нитью жемчуга, два раза обвивавшею ее шею. Перед женщиной стоял высокий, прямой, как палка, седой джентльмен в черном сюртуке и курил сигару, заботясь о том, чтобы пепел с нее не упал на ковер раньше времени. Американцы любят курить сигары так, чтобы пепел не падал возможно дольше, а иногда устраивают даже состязания, кто сумеет удержать пепел дольше всех.
