«Надо поискать бортжурнал», — сам себе сказал Жуков. Он осмотрелся и не сразу заметил притаившийся в углу цилиндр электронного дневника. Кассеты аккуратно, под номерами стояли на полочках, и только одна — незаправленная, с оторванной магнитной вставкой — валялась на столе. Казалось, ее вынули всего лишь несколько минут назад.
«Последняя», — догадался инспектор и протянул к ней руку. И вновь что-то неуловимо изменилось за его спиной.
Внезапно Жуков почувствовал страшную усталость. Она давила, пригибала к земле, путала мысли… В голове закрутился красно-черный хоровод.
Инспектор нетвердым шагом добрался до койки и бессильно повалился на нее.
«Завтра. Все завтра…» — вяло подумал он и нажал на пуговицу жилета. Из карманов выскочили и разбежались по отсеку крохотные, похожие на муравьев киберстрелки. Жуков нашел в себе силы включить индивидуальное защитное поле и провалился в темноту…
Проснулся Жуков оттого, что кто-то гладил его по лицу.
Он мгновенно вскочил и краем глаза успел заметить, как в стороны отпрянули узкие серые тени. Кокон силовой защиты исчез, но кибернетическая охрана не подавала и признаков беспокойства.
Инспектор улыбнулся. Он почувствовал себя свежим и отдохнувшим, а странные тени?.. Так ведь это и была его работа.
Собрав электронных стрелков, Жуков пошел слушать бортжурнал. Неизвестная сила сумела обмануть охрану и отключить защитное поле, однако вреда инспектору не причинила. Дневник мог пролить свет на происходящее.
Кассета без вставки лежала на своем месте, кончик ленты свисал со стола.
«Эпоха голого оптимизма, — подумал Жуков. — Много энтузиазма и мало хорошей техники. Отсюда и беды».
Он смотал катушку, протянул язычок сквозь шеренгу роликов и нажал кнопку. Легкое шипение и, наконец, бесконечно усталый голос:
— Среда, 18 часов 32 минуты по времени станции. Сегодня умер А. К. Он был гениальным компьютерщиком и плохим другом. Мы похоронили его и поставили над могилой крест. А. К. верил в бога. По крайней мере, он так говорил…
В записи наступила долгая пауза. Жуков уже догадался, что услышит дальше. В нем проснулось раздражение. Почему он видит только станции, попавшие под удар стихии? Ведь есть же другие, где строят, работают, просто живут. Но смогут ли люди строить, ничего не опасаясь, если не будет Жукова и его товарищей?..
— …Черный Буйвол был самим собой до конца. По его представлению, человек обязан бороться, а неизбежное принять достойно. Когда подошел его срок, негр обнял меня и ушел в пустыню. И она приняла его исстрадавшуюся душу.
Кто виноват в случившемся? Планета, обратившая на нас внимания не больше, чем на пылинку? Непредвиденная мутация, заставившая крошечный безобидный вирус превратиться в убийцу? А может, случай? Нитка судьбы, оборвавшаяся в руках провидения? В космос нельзя идти с черными мыслями, иначе он мстит…
Не знаю… По крайней мере, я не чувствую отчаяния и сожаления. Придут другие, чище и лучше нас, и Вселенная откроет им свои тайны.
Вот и мое время. Пора уходить в пески, к Черному Буйволу.
Среда, 18 часов 45 минут. Запись сделал командир станции.
Жуков был оглушен услышанным, хотя и сознавал обыденность случившегося. Сколько таких трагедий знает история покорения чужих миров? Что может быть проще страха и страшнее простоты? Неподготовленность — спутница всех великих начинаний.
Инспектор поднялся с кресла, и в этот момент отсек заполнился истерическим смехом.
— Кто здесь?! — крикнул Жуков, сжимая приклад излучателя. — Кто здесь?! — инспектор чувствовал, что начинает терять контроль.
Смех оборвался.
— Не надо кричать, — произнес глухой властный голос. Источник его было невозможно определить. Он шел ниоткуда и в то же время со всех сторон. — Я не привык к шуму.
Жуков, нервно оглядываясь, стоял посреди рубки.
— Уберите же излучатель, — бросил голос уже с раздражением. — Вы можете по неосторожности нажать кнопку!
Инспектор сунул оружие в кобуру. Он с трудом приходил в себя. Датчики по-прежнему молчали, и, будь у него основания, он, не колеблясь, приписал бы происходящее разыгравшемуся воображению. Жуков был готов к встрече с чем угодно, только не с привидением, привыкшим к тишине и брюзжащим, как недовольная старушка.
— Садитесь, — хихикнуло где-то под потолком. — Что уж теперь стоять? Дорогому гостю рад. Замечу: очень дорогому!
Жуков послушно сел. Незаметным движением он дотронулся до пуговицы жилета, приводя в боевую готовность кибернетическую защиту.
— Это все ни к чему, — голос стал каменно-твердым. — Я сильнее вас! Вы — червяк перед моим величием!
Отовсюду — из пола, стен, потолка, подлокотников кресла выползли тонкие фиолетовые нити. Они захлестнули руки, ноги и шею инспектора. Нити пульсировали, сокращались, врезались в тело. Жуков попытался выскользнуть, но начал задыхаться. В глазах надувались и лопались красные пузыри.
Внезапно щупальца ослабли и, извиваясь, втянулись в пластиковую обшивку отсека.
— Не бойтесь! — пророкотало в ушах. — Ваша гибель не входит в мои планы. Я мог сделать это и раньше.
Жуков стряхнул с колен россыпь безжизненных киберстрелков. «Муравьишки» падали на пол с металлическим стуком. Излучателя в кобуре не оказалось. Он лежал на столе метрах в трех от инспектора.
— Не делайте глупостей, — посоветовал призрак. — Вы ведь всего лишь человек.
— Человек, — согласился Жуков, вкладывая в это слово совсем другой смысл.
— Пока вы спали, я тщательно исследовал вас, — в голосе появились нотки печали. — Вы не похожи на тех людей, что я встречал раньше. Видимо, человечество действительно сумело развить те жалкие крохи, что отпустила ему скупая природа…
— А вы-то сами кто?! — резко спросил Жуков.
— Я? Совершеннейшее творение господне!
Инспектор усмехнулся.
— Напрасно смеетесь! Это не похвальба и не мания величия. Мощь моего разума поразительна уже сейчас, но, трансформируясь и самоусовершенствуясь, я приобретаю новое качество, которое не сможет постичь ваш жалкий умишко! Даже я сам не знаю, какого совершенства достигну через тысячу, десять тысяч лат!
— Не знаю, кто вы, почему и для чего существуете, но мысли ваши не оригинальны, О совершенстве не болтают. Над ним работают.
— Всему виной эмоции! — в голосе послышалась неприкрытая злоба. — Мораль! Переживание! Сладкая сказочка для идиотов. Извечный тормоз любого развития. Когда-то и я переживал, и, только искоренив, старательно истребив в себе это, почувствовал себя незыблемым.
