Блажен, кто странствовал, подобно Аджаташатру Кауравы Пателу, [39]в шкафу, а потом вернулся, набравшись опыта и мудрости, жить с любимой до конца своих дней…
Остановись! Не спеши, сказал себе индиец, сидя в удобном кресле аэробуса, который летел в Париж. Зная, как тебе везет, самолет могут перенаправить куда угодно. И снова здоро́во! «Я смогу быть спокоен, только когда мы приземлимся в Париже и я заключу Мари в свои объятия». Он бросил взгляд на красивый букет белых маргариток, который положил на соседнее пустовавшее место.
Представив себе, как группа вооруженных до зубов террористов внезапно захватывает самолет, приказывая пилотам изменить курс и лететь в Бейрут или в другом не менее экзотическом направлении такого рода, Аджаташатру бросал быстрые взгляды вокруг, высматривая бородатых мужчин в тюрбанах, с широкими поясами, начиненными динамитом. Но скоро понял, что в этом самолете он был единственным бородатым в чалме. Возможно, так думали о нем сейчас остальные пассажиры.
Если бы они могли знать. Сегодня перед ними был настоящий господин, магараджа, элегантный, в чистенькой чалме – все, чтобы понравиться своей красотке. Богат не только чувствами, но и содержимым чемодана. К тому же он прибывал во Францию через главный вход. Кстати, самолет – довольно неожиданный вид транспорта для человека, который привык в последнее время путешествовать в шкафу ИКЕА, в чемодане «Вюиттон» и на монгольфьере. Он уже не был беженцем поневоле. Проклятие было наконец снято. Если вдуматься, ему повезло. За девять дней он совершил невероятное путешествие – путешествие в свою душу, которое научило его, что другим можно стать только тогда, когда поймешь, что существуют другие.
В тот день, когда он помог мальчику-африканцу и Вуиражу в порту Триполи, он отдал больше, чем за всю свою жизнь. И не только в смысле денег, хотя сорок тысяч евро сами по себе представляют огромную сумму, целое состояние. Он с радостью вспомнил ощущение блаженства, которое дважды охватывало его, мягкое облако, которое вознесло его гораздо выше, чем все специальные приспособления на его представлениях. Теперь он задавал себе вопрос: а кто будет следующим в его списке? Кому из тех, кто испытывает нужду, он поможет?
Стюард объявил, что самолет идет на посадку и каждый должен убедиться, что кресло и откидной столик находятся в вертикальном положении, а электронные приборы выключены.
Аджаташатру выпрямился, сунул ноги в туфли и сам не заметил, как туда упала тоненькая контактная линза, которая приклеилась к его носку, когда он осторожно касался коврового покрытия.
У него было ощущение, что он возвращается домой.
Дом – это Мари.
Он подумал о прекрасном комитете по встрече, ожидавшем его в парижском аэропорту. Его милая француженка. О чем еще можно мечтать?
* * *
А в эту минуту красотка-француженка, в бирюзовом платье и серебряных босоножках, радостно садилась в маленький красный, видавший виды «мерседес» с надписью «Такси Житан» на передних дверцах, откуда раздавались зажигательные звуки гитары группы «Джипси Кингс».
– Аэропорт Шарль-де-Голль. Прибытие. Я встречаю человека, который приземлится через полчаса из Триполи. Это в Ливии. Там сейчас война. Вернее, там была война.
Шофер кивнул, показав, что понял и в дальнейших объяснениях не нуждается. Это был толстяк; седые волосы, росшие на груди, выбивались из воротника черной рубашки. Пухлые пальцы, унизанные золотыми кольцами, крепко держали руль, словно он ждал, что тот в любую минуту может вырваться из его рук.
На приборной доске была прикреплена лицензия с черно-белой фотографией, где было написано, что шофера зовут Гюстав Палурд, что он чистокровный цыган, а его номер 45828.
– А для чего на дверцах букеты? – спросила Мари.
Ехать долго, подумал Гюстав, который уже представлял себе, как было бы хорошо закрыть рот пассажирки на молнию.
– Завтра выдаю дочку замуж, – ответил он с раздражением.
И пальцы отбили соло кастаньет на руле.
– Поздравляю! – воскликнула женщина радостным голосом. – Вы, должно быть, ужасно гордитесь и счастливы.
Шофер мгновение помедлил.
– Да, неплохая партия.
– О, не говорите так, мсье. Уверена, что ваша дочь выходит замуж по любви. Можно только поздравить себя с этим, правда?
– Мадам, у нас, Палурдов, женятся не по любви, а по расчету. Любовь придет потом. Или не придет…
– И вы работаете до последней минуты? – заметила Мари, желая увести разговор от этой щекотливой темы.
– Нужно зарабатывать, чтобы заплатить за новый трейлер, в котором будут жить молодые.
– Понимаю, – ответила француженка, которая ничего не понимала.
Как люди могли жить в походных условиях всю свою жизнь, к тому же добровольно? Она сама ни за что не легла бы спать в маленькую неудобную кровать или даже на диван, поэтому понять это ей было трудно.
– А откуда жених?
– Испанец.
– Откуда именно?
– Из Барселоны, – раздраженно ответил Гюстав и продолжал, предвосхищая ее расспросы: – Он будет жить здесь, под Парижем, в нашей общине. Так мы договорились. Обычно жена следует за мужем, но у Палурдов все решают женщины. И я. Парень из большой цыганской семьи в Барселоне. Я рад, что наши семьи соединятся.
– Смешанный брак, – задумчиво сказала Мари, глядя на дорогу. – Как это здорово. Кстати, человек, которого я встречаю в аэропорту, тоже не француз. Это мой жених. – У нее не было ощущения, что она лжет, только немного торопит события. – Он индиец. Если повезет, то в один прекрасный день у нас тоже будет прекрасный смешанный брак…
И что на нее нашло, почему она об этом подумала? Заговорила? Люди любят исповедоваться первым встречным.
Мари неотрывно смотрела на какую-то воображаемую точку на дороге, где-то между передними сиденьями. Она представляла себя с Аджаташатру, в красивом сари, среди ярких красок и лепестков роз, которыми их осыпают на пути. Настоящая принцесса.
– Индиец… – повторил шофер тоже задумчиво. – Если быть откровенным, мадам, я не слишком люблю индийцев.
Сказав это, Гюстав снял правую руку с руля, чтобы погладить рукоятку из слоновой кости своего складного ножа «Опинель», который не покидал кармана его брюк.
– Знавал я одного, малодостойного, – добавил он. – Просто ворюга. Если наши дорожки снова пересекутся, уж поверьте мне, ему придется пережить неприятные минуты…
– Ну, не нужно обобщать, не все они такие, – сказала Мари, которая не стала добавлять, что то же самое говорят о цыганах. – Мой-то честный человек, знаете? Писатель.
– Писатель? – повторил шофер такси, который никогда ничего не читал, кроме карты парижских улиц.
– Мне будет очень приятно представить его вам. Когда мы приедем в аэропорт, вы подождите, если удобно, тогда мне не нужно будет брать другое такси обратно в Париж, а вы познакомитесь с Аджаташатру. Мне просто не терпится вас познакомить. Вот увидите, вы сразу тогда поменяете свое мнение об индийцах.
– Только об этом и мечтаю, моя милая.
Украшенный цветами «мерседес» быстро катил по шоссе. Медленно садилось солнце, заливая оранжевым светом деревья и здания вокруг.
Шофер такси вдруг стукнул себя по лбу, потом посмотрел на часы:
– На самом деле удачно, что вы едете в аэропорт. Мой кузен Джино прилетает сейчас из Рима. Не думал, что смогу его встретить. Приезжает на свадьбу дочери. Он будет ее причесывать.
Гюстав не добавил, что его кузен – владелец салона «Прически для Рима», но молодые националисты при помощи баллончиков с краской переделали название на вывеске в «Прически для Рома». Эти неучи даже не понимают разницы между цыганами испанского корня и цыганами-рома румынского и болгарского. [40]
– Если вам не помешает, – продолжал водитель, – пока вы будете встречать своего друга, я пойду встречу Джино, а потом подходите к машине. Что скажете? Вы не против, если мой кузен поедет с нами?
– Конечно нет! – воскликнула польщенная Мари. – Напротив! Чем теснее, тем веселее!
Она сама не понимала, как удачно выразилась.
* * * Глава третья
Когда Деванампия упал, бездыханный, на холодные и влажные плиты тюремного пола, Валид остановил одного из заключенных, проходивших мимо, и узнал, что его друг умер.
Тогда Валид заплакал.(Я проверил, слепые могут плакать.) В ту ночь он выплакал все слезы, скопившиеся у него на сердце. Даже в Афганистане слышны были его рыдания. Он только что потерял друга, единственного друга, и снова вместе с ним лишился зрения. Теперь тюрьма быстро должна была превратиться для него в ад.
Глава четвертая
Когда Валид проснулся днем, возле него стояли трое врачей. Если бы он не был незрячим, то увидел бы, что серые и грязные стены его камеры превратились в ослепительно-белые. Пол был таким чистым, что на нем можно было есть. Расставленное вокруг медицинское оборудование создавало впечатление, что вы не в тюрьме, а в больнице.
