Когда Петя покидал их компанию, Марина с Костей отправлялись либо к Косте домой, когда его родителей не было, либо на родительскую дачу, либо в недорогую гостиничку с почасовой оплатой, где Костя показывал, на что способен в постельной премудрости…
Марина вздрогнула от чужого прикосновения и проснулась. Увидела черные плавки и серую футболку своего варяга-рыцаря.
— Мы думали, ты купаешься вовсю, а ты спать завалилась, — проговорил Костя. — Ну, ты даешь!.. И нашла, где пристроиться. На камнях. Застудить себе решила всё, что имеешь? А еще медик…
Марина села и потерла кулаками глаза, чтобы избавиться от дремы. Костя примостился рядом, обнял за талию. Солнце повисло над самым горизонтом. Оно было тускло-желтым, как будто за день основательно выгорело. Камень под Мариной был еще теплым, но ветерок с моря похолодал, и Марина зябко подняла плечи и прижалась к теплому Косте. Волны уже не плескались, а шумно плюхались на песок и с шипением растекались по узкой отмели внизу.
Костя нежно прошелся ладонью по спине Марины, снизу вверх, так, что ладонь оказалась под топиком. Двумя пальцами он провел вдоль ее позвоночника, сверху вниз. И его ладонь, словно бы невзначай, оказалась под резинкой ее шортов.
— Я хочу тебя, — прошептал Костя.
— Прямо здесь? — покосилась на него Марина.
— А что, можно и здесь.
— На виду у Пети?
— Он там ужин готовит, ему не до нас.
— Да? Не уверена.
— Давай спустимся пониже.
— Там волны весь пляж заливают.
— А мы стоя.
— А мне так не нравится.
— Как — так?
— По-собачьи.
— Раньше нравилось.
— Кто тебе сказал?
Костя помолчал, раздумывая.
— Что будем делать? — спросил он удрученно.
— Пойдем Пете помогать.
Костя состроил огорченное лицо.
— А как же э-э-э?..
— Ночью в палатке.
— А Петя услышит… — ехидно заметил Костя.
— Зато не увидит. И мы тихонько будем.
— Ты?.. Тихонько?..
— Может, совсем не будем? — спросила Марина вкрадчиво.
— Согласен, в палатке, — быстро сказал Костя.
2
Под котелком горел огонь, трещали, постреливая искорками, сухие ветки и щепки. Над котелком поднимался пар.
Костя устроился на коряге, походившей на кресло абстракциониста, и с затаенным вожделением втягивал носом долетавшие из котелка запахи.
— Ну что, скоро? — нетерпеливо поинтересовался он.
— Успеется… — сосредоточенно буркнул Петя.
— И кому я поручил такое важное дело, — проворчал Костя. — Если бы я готовил — все уже были бы сыты и довольны.
Петя с деревянной ложкой в руке стоял у костра и смотрел, как в котелке булькает нечто среднее между кашей и супом, приправленное тушенкой. Он наклонился над котелком и тоже потянул носом — громко и демонстративно.
— А что, очень даже вкусно пахнет… — И тут же задумчиво добавил: — Или просто с голодухи кажется?..
Марина лежала, подпирая голову рукой, на старом и прочном, еще советской работы, надувном матрасе из прорезиненной ткани, и смотрела на костер. Ей было очень удобно на упругой поверхности матраса, очень спокойно и мирно. Прыгающие язычки пламени завораживали, и она была готова задремать. Но ей не хотелось уплывать в сон из этого умиротворения, и потому она старалась отвлечься, прислушиваясь к разговору парней и временами вставляя пару едких слов.
— Сильно голодные люди, Петя, — заметила она, — запросто могут слопать нерадивого повара. Сырым!
— Фу, какие гадости вы говорите, мадам! — отозвался Петя, тщательно перемешивая варево.
— Это она нарочно, чтобы отбить нам аппетит, — пояснил Костя.
— Понятно. Чем меньше мы съедим, тем больше ей достанется.
— Не претендую, — сухо отозвалась Марина. — Сомневаюсь, что ужин будет объеденьем.
— А ты встань и понюхай котелок, — обиженным тоном сказал Петя. — Запах просто божественный. — Сам он понюхал ложку, подул на нее, хотел было облизнуть, потому как запах незамысловатой стряпни ему и в самом деле нравился, но решил, что совать после этого ложку в котелок будет антисанитарией. Он решил снять пробу позже, когда масса в котелке окончательно дозреет. Ждать оставалось недолго.
— Видишь, Костя, он даже ложку лизнуть опасается, — съехидничала Марина. — Чтобы потом всю ночь по кустам не бегать, морской воздух не портить.
— Язва Сибирская… — горестно сказал Петя в пространство. — Лишу жратвы и наследства.
— Наследства? — не удержалась Марина. — Пары рваных трузеров и стоптанных кроссовок?.. Али-Баба Корейко!
— Ты, Петя, лучше ей дай ложку облизнуть, — подсказал Костя, усмехаясь. — Если останется живой, значит можно и нам откушать.
— Ну да, верно. Кобра от яда не умирает, — вздохнул Петя.
— Фиг вам, сами облизывайте, — отозвалась Марина. — Я бы сейчас горячего чайку…
— Или холодного пивка… — мечтательно молвил Петя.
— Ну не-е-ет! — заявил Костя. — Вот этого точно не будет! — Он погрозил пальцем в ту сторону, где в мокрый песок у самого прибоя был зарыт ящик с пивом. — Не дам! Холодное пиво — для жаркого дня! А для такого вечера — и горячий чай сойдет. Тоже, между прочим, неплохо.
— Холодное пиво для жаркого дня… — повторила Марина задумчиво. — Какой слоган!
— Небось по телику слышал, — встрял Петя.
— Клевета! — возразил Костя. — Только сейчас озарило.
Петя изогнулся над котелком, шумно потянул носом и зачмокал губами.
— Ты, Питер, — сказала Марина, — сейчас похож на ведьму из сказки про Элли. Которую пришибло не по-детски. На Гингему… или Бастинду… как их там…
— Осталось только домиком ему по башке треснуть… — добавил Костя мстительно.
Петя зачерпнул из котелка и принялся старательно дуть на густую пахучую смесь в ложке. Потом, вытянув губы, начал осторожно, чтобы не обжечься, пробовать.
— Ну? — спросил Костя. — Что там твоя адская кухня, придворный отравитель?
— М-м-м… — Петя закрыл глаза. — Чудо!.. Какой изысканный вкус! Именины желудка.
Марина слушала, как Петя и Костя хорохорятся, треплются и хохмят, как они весь день и весь вечер играют в веселье и бодрость, как они демонстративно показывают ей и друг другу, что им обоим всё нипочем, — слушала и при этом неторопливо, урывками, раздумывала: почему они так заметно ершатся-петушатся? Не потому ли, что сами не очень-то уверенно чувствуют себя на островке посреди моря и что-то гнетет и беспокоит их — что-то подспудное и темное, древнее, полузабытое, загнанный в самый дальний угол, но так и не изжитый полностью животный страх перед неизвестностью и опасностью — страх, который теперь, ощутив эту опасность и неизвестность, пытается высвободиться из пут и оков цивилизации. Маленький такой страшок, усохший за тысячелетия, но по-прежнему назойливый, живучий… Ей и самой на этом островке было немного не по себе. Особенно сейчас, к ночи, тьме…
