— Ну ладно. Камус так камус. Жаль, что вы правду не хотите говорить. — Гусев смотрит на часы. — Будем вскрывать посылку. Понятые, назовите свои фамилии, имя, отчество.
Капитан быстро записывает в протокол показания понятых, говорит:
— Прошу вскрыть посылку.
Начальник почтового отделения берет ножницы и, не глядя на Безносова, начинает сосредоточенно разрезать швы. Под холстом оказывается картонная коробка из-под карамели, он распаковывает ее и поодиночке вытаскивает содержимое посылки на стол.
Я и Лыткин, вытянув шеи, смотрим на растущую горку жесткого, гладкого меха. Шкурки, торбаза, шкурки… камусовые шкурки, выделанные из оленьего меха. Меха, в котором ходит все мужское и женское население Якутии, Эвенкии и Чукотки. И ни одной шкурки соболя или песца.
…Когда мы уходили, я тронул Ивана за рукав и сказал единственное, что мог:
— Прости, Иван.
Я еще только-только начал свой рабочий день, когда на столе забренчал телефон и телефонистка невыспавшимся голосом пробормотала:
— Соединяю с «Брусничной».
В трубке затрещало, закашляло, и далекий голос спросил:
— Лейтенант Нестеров? С вами говорит Потапов.
— Какой Потапов?
Но я тут же вспомнил кудлатого невысокого парня, с которым меня познакомили в райкоме комсомола, когда я вставал на учет.
— Главный геолог «Брусничной». Чепе у нас. Человека убили.
— Что-о! Кто убил?
— Завхоз Дударь. Вчера вечером. Рабочего Моисеева.
Дударь! Я едва не выронил трубку и, стараясь унять заколотившееся сердце, спросил:
— Убийца арестован?
Потапов долго молчал, потом выдавил едва слышно:
— Скрылся он.
— Как! Как скрылся?! — заорал я. — Где начальник партии?
— Ушел на лыжах на участок. Как только сообщили.
— Участок находится где?
— Ягодный ручей. От устья семь километров.
«Дударь! Ах, Дударь», — я все никак не мог успокоиться при этом имени. Перед глазами опять всплыл длинный нартовый след и комочки запекшихся в крови собачьих ушей на белом снегу. «Ах, сволочь! Сначала собаку, а потом и человека…»
Я подошел к висящей на стене карте, нашел ручей Ягодный. Здесь недалеко стояла стационарная разведпартия «Брусничная», и место это было обведено красным карандашом. Напрямую километров семьдесят будет.
В районе уже знали о случившемся и теперь только ждали судебно-медицинского эксперта, чтобы вылететь на место происшествия. Эксперт же должен был возвратиться в поселок только через сутки, и поэтому начальник райотдела дал «добро» на мою самостоятельную поездку в «Брусничную». О Дударе также были предупреждены все кассы Аэрофлота, автоинспекции и участковые.
Семьдесят километров по накатанной дороге — это пять часов хорошей езды. Давая собакам отдохнуть, я через каждые двадцать минут соскакивал с нарты и бежал следом за упряжкой. Вошедшие в работу, широкогрудые лохматые труженики благодарно оглядывались и, взвизгивая от удовольствия, мчались за вожаком. А Алмаз делал свою работу. Чувствуя по натянутым постромкам, что кто-то начинал филонить, он, не сбавляя хода, рывком оборачивался назад и ощеривал пасть. Провинившийся тут же делал рывок вперед, и нарта, прибавляя в скорости, неслась дальше.
На Ягодном было тихо. Не видно было людей у чернеющих точек шурфов, выделяющихся на белом пологом склоне сопки, изрытыми оспинками. Словно вымерла наспех срубленная избушка с маленьким оконцем в торце. И только сизый дым, прямым столбом поднимавшийся над печной трубой, говорил о том, что здесь живут люди. Собаки, почуяв стоянку, рванули на последних метрах и резко остановились у помойки, с которой слетела стая белых куропаток. Я вогнал остол в наст и, закрепив нарту, пошел к бревенчаку. Это первый убитый человек, которого я увидел наяву.
На вид ему лет сорок — не больше. Он лежал на спине, и заострившиеся черты лица говорили о том, что смерть наступила давно. От носа и уголка рта по щеке пролегла черно-бурая полоса запекшейся крови. Покойник лежал в двух шагах от нар, и из-под откинутой правой руки, чуть ниже подмышки, было видно расползшееся, успевшее почернеть пятно. По рваному блюдцу раны было видно, что стреляли мелкой дробью с четырех-пяти шагов. По-видимому, убитый с поднятой рукой шел на Дударя, и тот выстрелил. Почти в упор.
— Из-за чего все это могло случиться? — Я кивнул на труп.
— Не знаю. Право слово, не знаю. Я его на работу-то принял вчера утром. А вечером… — Начальник партии, широкоплечий, под «бобрик» подстриженный блондин, виновато развел руками. — Надо же такому случиться.
— Как вчера? Значит, они не знали друг друга?
— В том-то и дело, что знали. Ко мне человек этот, Моисеев, пришел утром и говорит, что хотел бы работать в поисковой партии. Тут, мол, знакомый мой работает, Дударь, так я хотел бы на тот же участок. Я и направил его сюда. А тут…
Обведя мелом конфигурацию трупа на полу, я разрешил отнести его в маленькую избушку, приспособленную шурфовщиками под баню.
Опрос свидетелей я начал с мастера участка, который все это время мрачно сидел на нарах.
— Даже не представляю себе, как все это могло произойти, — мастер кивнул на меловой рисунок на полу. — В обед прилетела «вертушка» и привезла этого… новенького. Ребята как раз с шурфовки на обед пришли. Ну, Дударь даже вида не подал, что знаком с ним. А этот, убитый который, подошел к нему, по плечу похлопал и говорит: «Чего ж корешей не узнаешь?» Дударь улыбаться стал, руку ему тряс, а потом они в сторону отошли и говорить о чем-то стали.
— О чем конкретно?
— Н-не знаю. Не слыхал.
— Вот как? — Я перестал записывать и посмотрел на начальника партии, который сидел неподалеку от, стола.
— Чертовщина какая-то, — пожал плечами начальник. — Да вот у меня с собой личное дело Дударя, для следователя захватил.
Он достал из планшетки сложенный вдвое скоросшиватель, протянул его мне.
С маленькой фотографии, криво приклеенной на личном деле, на меня смотрели чуть-чуть прищуренные глаза Заготовителя. Вытянутое лицо, тот же нос уточкой, что и на фотороботе, та же массивная челюсть, высокий лоб. Только здесь Заготовитель был живым человеком, а на фотороботе — рисунок.
Стараясь сдержать свою радость, я начал быстро читать анкету. Не судим. Не награждался Ученых степеней не имеет. «Та-ак, голубчик. Вот ты и попался».
— Вы не замечали, Дударь, кроме основной работы, больше ничем не занимался? Ну, пушниной, например.
— Не-ет.
— Он у вас постоянно завхозом работал?
— Вот уж, право слово, не знаю, как и сказать. Основная шурфовка у нас зимой: с октября по май, в это время и требуется основная масса людей. А на лето наше управление предоставляет работу в других местах. Дударь же весной всегда рассчитывался и уезжал на материк. А к зиме опять к нам. И что удивительно: за работу платят-то гроши, а тут… здоровенный мужчина и… переться откуда-то за полторы сотни. Непонятно.
