– За долгие годы работы этот пастор написал труд о карибском языке и об обычаях аборигенов. К сожалению, не на латыни, как я надеялся, а на французском, которым как назло я совершенно не владею.
– Мисс Фелисити разговаривает на французском как на родном. Ее воспитательница была родом из Франции. Впрочем, у нее уже не будет времени на то, чтобы перевести этот труд для тебя, ведь в следующую субботу ей нужно уезжать. Насколько я знаю мисс Фелисити, она использует каждую минуту, чтобы упаковывать вещи.
Девушка умолкла и напряженно наблюдала за реакцией Эдмонда. Как он воспримет новость о предстоящем отъезде? Хочет ли по-прежнему вернуться в Европу?
Но Эдмонд был слишком занят своими мыслями (возвращение в Ирландию, очевидно, к ним не относилось).
– Она все равно не смогла бы это перевести, – подумал он вслух. – Ведь у меня нет этого словаря. Во всяком случае, пока еще нет. Но все же я тешу себя надеждой, что мне удастся его раздобыть. После этого пастора (его, кстати, звали Бретон) на Доминику приезжало еще два французских священника, и я уверен, что он оставил им копию своего труда. Один из них до сих пор живет здесь, южнее, в деревне, где даже построена настоящая церковь. Наверное, скоро я туда отправлюсь и все выясню, если это не слишком далеко. Но остров-то должен быть не так уж велик. Предполагаю, потребуется совершить один дневной пеший переход, не больше. Некоторые слова из местного наречия я уже знаю, но мне хочется овладеть им как следует.
Преисполненный энтузиазма, Эдмонд развел руками:
– Если мне удастся выучить язык карибов, я смогу обратить их в истинную веру! Деирдре, я просто сгораю от нетерпения, мне хочется как можно скорее приступить к выполнению этой задачи!
Деирдре уже проклинала себя за то, что привезла его сюда.
– Эдмонд, ты вообще-то слышал, что я тебе сказала? – настойчиво спросила она.
– А что? – Он с удивлением взглянул на девушку.
– «Элиза» выходит в море в следующую субботу. Мы должны решить, ехать нам с ними или нет. Миледи снова спрашивала меня о том, как мы собираемся поступить, – ты и я. Отплываем мы или остаемся?
– Конечно остаемся, – решительно ответил Эдмонд.
Казалось, ему было совершенно непонятно, зачем Деирдре снова и снова поднимает эту тему.
– Мое предназначение – жить именно тут! И я благодарен тебе… – Его глаза блеснули. – Если бы ты не заставила меня понять, какие возможности открываются в этих землях для священника, я бы и сегодня все еще сидел в одиночестве в джунглях на Барбадосе.
Если смотреть на ситуацию с этой точки зрения, он, конечно, был прав. Нынешняя жизнь Эдмонда была гораздо лучше. Прежде всего, она была не такой опасной. Ему не нужно было голодать или батрачить. Власти не преследовали его. Здесь Эдмонд мог беспрепятственно проповедовать свою веру. Одним словом, он был свободным человеком. И все же Деирдре была убеждена, что на родине Эдмонда ждала гораздо более счастливая жизнь. Пастор говорил о своих родственниках мало добрых слов, однако девушка была уверена, что его семья радушно приняла бы истово верующего сына, если бы он вернулся. Но Эдмонд и слушать об этом не хотел. И она оставила попытки спорить с ним на эту тему.
Вздохнув, Деирдре взглянула на Эдмонда. Узкое лицо с юношескими чертами, неиссякаемая способность удивляться, простодушная доброта… Щемящая, почти болезненная тоска разлилась у нее в груди. Эдмонд был таким сильным и одновременно таким слабым; он умилял ее, и Деирдре всем сердцем тянулась к нему. Как бы она хотела обнять его и поцеловать маленькую поперечную морщинку у него на лбу! Ее любовь была совсем не сестринской. Иногда, проснувшись ранним утром от шума дождя, Деирдре представляла, как лежит в объятиях Эдмонда. В такие моменты ей казалось, что она ощущает, как крепко обнимает и целует его. Струи дождя текут по их телам, словно милостивый знак небес, словно благословение их любви. Но это были всего лишь грезы, которые часто повторялись. Иногда они были такими яркими, что девушка вспоминала о них целый день.
Эдмонд был пастором, он посвятил себя Богу, отрекся от плотской любви и брачных уз. Но Деирдре знала, что иногда священникам давали особое разрешение. Она никогда не говорила об этом с Эдмондом. Возможно, ее мысли напугали бы его, но они не выходили у девушки из головы. Почему он должен оставаться священником? На Карибах у Эдмонда не было ни прихода, ни общины. Здесь, на острове, не было никого, кто укорил бы его за желание вернуться к мирской жизни. Никого бы не взволновало, если бы он просто отказался от своего обета. Деирдре уж тем более ни в чем его не упрекнула бы. Напротив, она хотела этого больше всего на свете. Если Эдмонд так стремился остаться на Карибах, то почему бы не в роли простого ирландского поселенца, без груза целибата?
Деирдре знала, что он хочет ее, он ведь тоже мужчина. Всякий раз, приходя к нему, она читала желание в его глазах. Ее красота волновала Эдмонда, и он не мог этого скрыть. Он часто краснел, когда Деирдре улыбалась, а если она подходила к нему ближе, его дыхание учащалось. Девушка не сомневалась, что сможет сделать Эдмонда счастливым. Но он сам был настолько далек от этой мысли, что никогда даже намеком не выказывал стремления к этому.
– Ах, Эдмонд! – Деирдре вздохнула и убрала дощечку с остатками пищи.
В уголке его рта осталась крошка. Ирландка машинально протянула руку и смахнула ее. Когда ее пальцы коснулись его губ, по спине у Деирдре побежали мурашки. Казалось, Эдмонд ощутил то же самое. Яркий румянец залил его щеки и шею, выглядывавшую из воротника рубашки, заштопанной, но всегда чистой. Пастор откашлялся.
– Конечно, я не могу решать за тебя, Деирдре. Если ты хочешь вернуться в Дублин, я не стану тебя отговаривать.
– Ты действительно считаешь, что я могла бы уехать без тебя?
Эдмонд пожал плечами и ничего не ответил.
– Конечно, я останусь с тобой, – произнесла девушка.
Румянец на его щеках стал еще ярче, и Эдмонд молча кивнул.
– На самом деле я рада, что ты намерен остаться, – сказала Деирдре. – Ведь я тоже не хочу отсюда уезжать. Хоть и думаю, что в Дублине тебе было бы лучше. По крайней мере, лучше, чем здесь. Но мне и тут хорошо. Кроме того, я не хотела бы бросать миледи одну с детьми. И, в общем, здорово, что ты останешься. Ведь мы оба за это время стали добрыми друзьями.
– Да, несомненно, – хрипло ответил священник. – Я тоже очень рад, что ты остаешься.
Больше он ничего не сказал, но Деирдре знала: это самое откровенное выражение симпатии, которое можно было ожидать от Эдмонда.
– Еда была очень вкусной, – выпалил он, стараясь перевести разговор на другую тему.
Пастор указал на пляж и, замявшись, произнес:
