Опять садились в поезд, сходили с рельс, шли пешком, скакали на лошадях.
Подложные документы помогали. Самара была во власти белых. Красный флаг, поднятый над Комитетом членов учредительного собрания, казался насмешкой. Офицерня издевалась над ним, — требовала его снятия и называла его «большевицким».
Здесь пришлось солидно пройтись пешком.
Под Сызранью сели в лодку. Но в самый момент отъезда крестьянский парень, босой, может быть, бежавший от призыва, попросился в лодку. Его взяли. Он сидел все время, спрятав голову, глядя исподлобья. Но, когда вылезли в Сызрани, вдруг выпрямился, посмотрел в глаза Бурундку, выругался и показал язык. Тут же удрал. Но едва путники повстречались с первым же чешским патрулем, как неизвестно откуда вынырнувший велосипедист, пролетая мимо патруля, сказал несколько слов, указывая в сторону Бурундука, и того тотчас же арестовали.
Пришлось задержаться на полдня. Спасли мастерски сделанные документы. Опять, пользуясь всеми средствами передвижения, летели к Москве. В одной деревушке, в районе Пензы, заночевали, наутро деревушка очутилась в руках красных.
Под Сызранью сели в лодку.
— Ну, теперь прямей дело пойдет, — думал Бурундук, садясь в санитарный поезд, отходивший от фронта.
Однако его и здесь по чьему-то навету арестовали и долго не хотели верить документам. Наконец, поверили и тотчас предоставили отдельный паровоз и служебный вагон. Не останавливаясь на мелких станциях, Бурундук полетел в Москву.
— 5-е июня! А вдруг лаборатория переехала?.. Успеем ли мы нащупать другую? Скорей бы!..
Напряженно думал, но мысли вдруг стали путаться.
Телеграфные столбы за окном в головоломном мельканьи смыкались в сплошной забор, речка вздымалась и падала, чемодан летел вверх тормашками. Внизу болезненно всхлипывал Садык.
— А-а… — сказал Бурундук и со страшной болью поднял голову, словно придавленную тысячами пудов.
Запах хлорофора колом стоял в купэ. Какой-то человек — лицо до ужаса, до нестерпимости знакомое — спрыгнул с полки.
Бурундук, шатаясь, выскочил в коридор, его подхватили. Садыка вытащили без памяти из купэ.
Теперь Бурундук пересел в теплушку. Поставил у дверей часового, другого на тормозе и ехал совершенно спокойно. Один с мальчиком в пустой теплушке. Спал до Москвы.
Выйдя на вокзал, только успел позвонить в Чрезвычайную о высылке автомобиля, как приземистый, широкоплечий человек, с красным лицом, подошел к нему и сказал:
— Здравия желаем, товарищ Бурундук, который час вас стоим дожидаемся по телеграмме вашей из Рязани, пожалте в машину, очень товарищ Р. вас ждут!
— Вот как! Великолепно! — Бурундук сел в прелестную высокую машину с конусообразным задом. Садык поместился напротив. В лицо бил косой, все усиливавшийся дождь.
Машина с места рванула так, что Бурундук и Садык чуть не свалились. Подлетая к Красным Воротам, машина развила такую скорость, что дышать было почти невозможно. Резким зигзагом машина бросилась в сторону Черногрязской-Садовой.
— Зачем он сюда-то поехал? — не успевал недоумевать Бурундук, его странно подбрасывало, он схватывался рукой за один борт, за другой!
Садык сидел в диком испуге.
Хаос невиданных шестиэтажных стен с черными рядами пуговок рушился на него!
— Ата, ата!
Голова и ноги …аты соединились в одно. Сиденье под ним открылось и захлопнулось. Сильная рука схватила Садыка за шиворот и бросила о мостовую.
Бурундука стиснул черный глухой ящик, ящик несся все быстрее, потом совершенно неожиданно остановился. Что-то с силой вытолкнуло Бурундука, он покатился, стукнулся обо что-то. Лежал в полной темноте.
Вдруг кто-то довернул выключатель.
Над Бурундуком стоял низенький, худенький, с чрезвычайно подвижным лицом и рыжей шапкой волос человечек, немного похожий на Бенора.
Человечек сказал:
— Лучше поздно, чем никогда! Разрешите представиться: Ташкент-Перовск на аэроплане, товарищ Бенор, агент Всероссийской Чрезвычайной.
(Человечек сделал лицо до иллюзии похожим на Бенора).
— Перовск-Бер-Гогур — уполномоченный по формированию китайских отрядов, красной армии генштаба Сюпань (новая физиономия).
— Старший кондуктор бригады скорого поезда № 4 на участке Актюбинск-Оренбург.
— Киргиз, владелец арбы, близ Бузулука.
— Босой парень в лодке под Сызранью.
— Велосипедист.
— Раненый в санпоезде.
— И проводник служебного вагона от Рузаевки.
— В сущности же основная кличка — Мирес. Полноправный член Мурман-Памира. Завтра утром вас застрелю. Лучше поздно, чем никогда. Покойной ночи!
И вышел…
В это время Садык, окровавленный, плачущий, промокший, на ломаном русском языке рассказывал обступившим его бабам что-то совершенно несуразное.
Его потащили в милицию.
Бурундук сидел в маленькой комнатке без окон. Одна узенькая, наглухо закрытая дверь. Комнатка освещалась единственной угольной лампочкой.
Страшное переутомление последних дней сказалось. Положение безвыходное! Бурундук клевал носом. Застрелят завтра, конечно, застрелят. Бурундук дремал. Пробудил от забытья какой-то шум. Дверь открылась.
— Здесь, здесь, уважаемый профессор, посидите здесь, отдохните.
Средних лет, очень растерянный человек, действительно похожий на ученого, очутился в комнате. Он в волнении ходил из угла в угол.
— Сумасшедшие, сумасшедшие люди! В Чрезвычайной Комиссии получено радио из Ташкента с указанием местонахождения лаборатории! Но в конце концов, причем здесь я? Разве нельзя объяснить Советской власти, они же ведь очень доброжелательно относятся к науке. Зачем было трогать меня на Памире? Я так удобно устроился. А теперь! Вы слышите, вы слышите?..
Лицо говорившего болезненно сжалось.
— Да, да, они разбивают мои приборы, да, да. Жалкие люди, сумасшедшие люди!
Говоривший приблизился к Бурундуку.
— Послушайте, вы ведь имеете отношение к власти, не правда ли, так ведь?
Бурундук кивнул головой.
— Очень, очень рад! Очень рад! Я имею очень серьезное предложение к Советской власти. Касающееся одного важного открытия в области химии! Вы мне поможете, не правда ли? Обещайте мне это!
Бурундук развел руками.
— Вы же видите, в каком я положении!
Растерянный человек тряс головой, теребил себя за нос.
— Да, да, да… Да, да, да. Замечательное открытие! Как ваша фамилия?
— Килограммов, — брякнул наобум Бурундук.
