— Очень, очень рад! Очень рад! Я имею очень серьезное предложение к Советской власти. Касающееся одного важного открытия в области химии! Вы мне поможете, не правда ли? Обещайте мне это!
Бурундук развел руками.
— Вы же видите, в каком я положении!
Растерянный человек тряс головой, теребил себя за нос.
— Да, да, да… Да, да, да. Замечательное открытие! Как ваша фамилия?
— Килограммов, — брякнул наобум Бурундук.
— Очень хорошо, т-ова-рищ К-ило-грам-мов, — растерянный человек записал в книжку. — Очень хорошо! Ваш номер телефона?
Бурундук рассмеялся. «Профессор» продолжал:
— Прекрасно! Разрешите представиться. Химик Берендеев, кандидат Петроградского университета. Если вас не утомит?..
Берендеев нашел кусок угля и уже что-то чертил на стене.
— Вот видите! Крупнейший русский специалист в области химии, мой учитель, профессор Гугаев.
Вырастали буквы, цифры. Бурундук силился следить, но глаза у него слипались. Чорт побери, это же яд два икс, это надо понять, но голова сама склонялась на грудь. Завтра застрелят! А кроме того, этот химик не казался ему нормальным.
Химик расхаживал по комнате, несколько раз тряс Бурундука за плечо и строго говорил:
— Не спите, не спите! Поймите же, это страшно важно для Советской власти! Вот это уравнение! Видите? Оно страшно важно для Советской власти!
— Вот это уравнение страшно важно для Советской власти?
Бурундук смотрел в сложную путаницу черных закорючек и снова спал.
— Послушайте, это шум за дверью? Берендеев смотрел в сторону Бурундука. Сколько времени они провели таким образом? В узкую щель открывшейся двери пробивался бледный свет близкого рассвета.
— Профессор, пожалуйте-ка сюда, будьте добры!
— Сейчас, сейчас! Очень жаль, что нас прерывают! Но мы еще с вами договоримся, я убежден!
И с бесконечно любезной улыбкой Берендеев вышел.
— Во всяком случае у вас не будет недостатка во времени, чтобы договориться, — криво усмехнулся один из стоящих в дверях.
Дверь закрылась.
Через полчаса и Бурундука позвали. В коридоре стояли два человека. Один высокий, с угреватым лицом, другой — довольно полный.
Высокий сказал:
— Ну, чорт возьми. Миреса нет и нет!
— Ждать больше нельзя!
Бурундуку связали руки за спиной. Быстро рассветало. На грязном дворе заводили машины. Возился молодцеватый мальчишка, шоффер.
— Садитесь.
На сиденьи поместились трое. Бурундук посредине.
— Ну, голубчик! — обратился высокий к шофферу. — Шпарьте на последней скорости в Сокольники!
Машина понеслась по переулкам, где-то в районе Трубы.
— А все-таки, — сказал Бурундук, — лаборатория ваша бита, взрыв не состоится, радио помогло, моя поездка на Памиры не пропала даром. Это меня радует.
— Кажется, вот эта поездка сейчас на автомобиле тоже не пропадет для вас даром. Мы вас еще обрадуем: пулей в голову, — хмуро пробормотал сосед Бурундука.
Машина, вздымая клубы пыли, неслась по Сокольническому шоссе.
— Последняя скорость, — думал Бурундук. — Действительная последняя для меня.
Пролетели мимо сонного милиционера. Вдруг, шагах в 20 за милиционером шоффер круто остановил машину и соскочил.
— В чем дело? — шопотом спросил высокий. — Неужели вы не могли остановить машину дальше от милиционера?
— Сейчас же поедем дальше! — шоффер возился где-то около колес. Потом полез в середину.
— Надо инструменты достать.
Поднял сиденье и доставал из-под него что-то. Трое сидящих неловко встали. Белогвардейцы старались закрывать Бурундука от милиционера.
Милицейский равнодушно смотрел.
— Заорать, что ли? — думал Бурундук.
Вдруг он почувствовал, что кто-то осторожно перерезает ему сзади веревки, потом вкладывает в руку браунинг.
Шоффер выпрямился, закрыл сиденье, совершенно неожиданно схватил ближнего к нему полного бандита за горло и крикнул:
— Руки вверх! Милицейский!
Бурундук мгновенно подмял под себя высокого и приставил ко лбу его револьвер. Высокий смотрел на него, не мигая, совершенно бессмысленным взглядом.
— В чем дело? — Милиционер подбежал.
— Я агент ВЧК, — сказал Бурундук. Это — белогвардейцы!
В одно мгновенье оба бандита были связаны. Бурундук смотрел на освещенное солнцем лицо молоденького шоффера. Оно казалось ему знакомым.
— Вы меня не узнаете? — шоффер протягивал руку. — Я работаю у тов. Т. Собственно, я выполняю техническую работу. Моя фамилия Точный.
— Точный, голубчик!
Бурундук крепко жал ему руку.
— Какую же техническую? Вы прекрасно конспирировали, втесались в шайку! Это блестящий успех.
— А сейчас мы имеем возможность захватить всю свору целиком, — продолжал Точный. — Через 15 минут за Рогожской заставой в месте, мне известном, соберутся все члены шайки до одного. Эти господа назначили им сейчас собрание. Я думаю, следует этих двух сдать до вечера в Рогожский участок, захватить там несколько милиционеров и арестовать всю свору.
— Прекрасно, летим за Рогожскую!
— Летим!
Точный сел у руля, хитро улыбнулся в сторону бандитов.
— Вот теперь возьмем последнюю скорость!
Машина дрогнула.
Через полчаса наряд Рогожского района окружил небольшой погреб в свалочном месте около заставы.
Точный вел Бурундука по узкой тропинке к погребу. Навстречу показалась физиономия.
— Шоффер, это вы?
— Я, я!
— Где остальные?
— Идут.
Физиономия скрылась. Из погреба был только один выход. Точный сделал шаг в сторону. Бурундук кинул ручную гранату, которая разорвалась в дверях. В погребе забегали. Бурундук крикнул:
— Именем РСФСР! Сдавайтесь немедленно, в противном случае бросаю гранату в погреб! Считаю до трех! Раз…
Но бандиты уже выходили, бросая оружие.
Товарищи Р., Т., Бурундук, Файн и Бенор (настоящий, сегодня утром прибывший из Костромы), сидели в кабинете Т.
Точный говорил:
— Признаюсь, обстановка меня в тот момент ошарашила. Существует — не существует! Серьезно или детская забава. И вдруг попадаю: бакалейная лавочка Мурмана и столовая «Памир». Сидит компания пьяных — студентов, что ли? и говорят: «Жрать нам нечего, Советская власть осьмушку хлеба выдает, так мы хоть автопромывки напремся, пусть ослепнем, все равно Мурман-Памир!» Я подумал, что это нечто вроде шуточного общества, под пьяную лавочку. И долго, долго так к этому относился! Понимаете, в чем вся загвоздка: внешность у заговора странная, не подступишься к нему, рукой махнешь, плюнешь — дребедень! Ядро же, — самое-то ядро, положим, тоже Берендеевское, бредовое, — а вот между ядром и кожей крепкая, зубастая белогвардейская, располагающая немалыми средствами сердцевинка…
