Майор тщательно обдумал ситуацию и написал разведсводку так, чтобы каждый ее читающий понял: резервы, кажется, отходят, но нужна проверка.
Как ни странно, но полковник Петров не разбудил его утром — дал выспаться. А когда Лебедев вскочил, то выяснил, что Петров на совещании у командарма. Шофер и Маракуша спали — видимо, приехали под самое утро. На столе у телефона лежала деликатная записка:
«Переброска завалена. Есть потери Маракуша».
Капитан не стал портить ему настроение…
Словом, все складывалось как нельзя хуже. Одна группа засечена, вторая не прорвалась. Майор представил себе положение полковника Петрова на совещании у командующего. Пусть никто ничего не скажет — неудачи, к сожалению, неизбежны. Война есть война. Но каждый обязательно посмотрит сегодня в сторону Петрова. Некоторые с сочувствием, другие осуждающе.
Уточнив ситуацию, отдав кое-какие распоряжения в дивизии, Лебедев разбудил шофера, и они поехали к радистам — майор спешил… Партизанская рация оказалась единственной ниточкой, позволявшей хоть как-то следить за происходящим в тылу врага.
Ах, если бы Матюхин не ошибся! Если бы у него все было в порядке! Но страшно за него. Впрочем, может, он такой же удачливый, как и покойный Зюзин. Тот ведь тоже всегда действовал не по правилам, вопреки здравому смыслу, а все у него получалось.
«Нет, — с неожиданной грустью подумал Лебедев, — Матюхин не Зюзин. Матюхин осторожен, пожалуй, даже чересчур строг. Рисковать он не станет: получил приказ — значит, выполнит его пунктуально, тютелька в тютельку».
И стало казаться, что Зюзин был прав, умея рисковать. Зюзин сумел бы что-нибудь придумать, а Матюхин — слишком молодой офицер. Не рискнет.
Но чем и как должен был рискнуть Матюхин, Лебедев не думал.
У радистов выяснилось, что партизаны пропустили утренний сеанс, а дежурный шифровальщик отправился в штаб тыла, в военторг. Он торгует только в воскресенье.
— Черти! — от души возмутился Лебедев. — Они еще помнят, когда бывает воскресенье! Тыловики несчастные!
Нет, он искренне полагал, что он, штабник, не тыловик. А вот эти — тыловики.
Второй сеанс связи партизаны тоже пропустили. И шифровальщик — пожилой брюхастый лейтенант со злыми глазами навыкате, не обращая внимания на возмущение майора, внимательно рассматривал свои покупки — одеколон, галеты, зубной порошок и женские чулки. Потом он сложил покупки в заранее приготовленный ящичек для посылки. Майору стало вдруг все безразлично:
«Волнуйся, психуй, а вот такому все до лампочки. Он сейчас думает только об одном — как бы отослать посылку семье».
Тут он подумал, что сам ни разу не посылал своей семье посылок. Да и нечего ему посылать — все имущество в стареньком чемоданчике, который не открывает месяцами. Вот даже Дусе, которая так заботится о нем, он тоже ничего не подарил. А что подаришь? Что ей нужно? Как сделать, чтобы это ну… выглядело…
Он совсем запутался, разозлился и уехал в штаб.
Полковник Петров встретил его хмуро, но Лебедев понимал полковника. Неудача, неясность…
— Что от Матюхина? — спросил он.
— Надо ждать ночи, — и, перехватив строгий взгляд, пожал плечами. — Такая связь. И партизаны молчат.
— Послушайте, Лебедев, командарм принял решение — начинать завтра. Он верит Матюхину. Фронт утвердил его решение. Открою тайну: командарм будет рвать оборону всеми танковыми силами в одном месте. На той лощине в направлении эсэсовцев. Хуже того. Танковая атака начнется одновременно с началом общей артподготовки… «Катюши» проделают проходы в минных полях, и они пойдут.
— Интересно, — профессионально заинтересовался Лебедев и бросился к карте. — О таком я не слышал.
— Интересно получится, если они напорются на танковую дивизию. Во всей нашей армии меньше танков, чем у нее одной. Вы представляете, как будем выглядеть мы? Тем более что в связи с решением командарма я отослал капитана Маракушу в часть.
— Что докладывал на совещании контрразведчик?
— Вам что-нибудь известно?
— Да. Я вам докладывал. Кроме того, мы анализировали обстановку с Кашириным.
— Полковник Целиков сообщил, что они обезвредили резидента и продолжают игру. Но командарм приказал сменить сигнал.
— Как это — сменить сигнал? Уведомить противника, что наши резервы на месте и что мы можем начать наступление?
— Именно.
— Но какой же резон?
— Не все понимаю. Командарм, посмеиваясь, сказал, что это вызовет у противника если и не панику, то, во всяком случае, разногласия.
— Что ж… Может быть, в этом есть доля истины.
— Но вы представляете, что произойдет, если противник разберется во всех этих увертках?
Полковник говорил слишком многозначительно и слишком уж нудно предупреждал о предстоящих бедах. Увлеченный замыслом командарма, Лебедев не слишком верил во все эти будущие напасти.
— Что будет? Влетит полковнику Целикову. А это значит, нам с вами влетит вдвое меньше. Но я полагаю, что никому не влетит. Я почему-то уверен: Матюхин прав. Танкисты или смотались, или сматываются. И командарм прав: вывешивая новый сигнал, намекая на возможное наступление, он как бы приостанавливает отход эсэсовцев, задерживает хотя бы часть из них. А что может быть лучше для нас, если главный резерв противника окажется ни там, ни сям. Половина колес в пути, а половина стоит и ждет вдали от фронта. На это он и рассчитывает, командарм: прорвется танками, свяжет остатки эсэсовцев, а пехота подтянется позднее. Удача? Быстро попрут вперед. Неудача? Сберегут пехоту. Нет, товарищ полковник, ничего страшного я не вижу. Командарм верит нам, верит Матюхину.
Полковник ушел. Лебедев занялся текущими делами, и тут его вызвали к радистам. Партизаны наконец вышли на связь.
Он примчался к ним уже под вечер. В радиограмме сообщалось:
«Вероятность отхода подтверждается железнодорожником. Уточняем размеры. Направление отхода в обе стороны, с последующим переводом с северного направления на запад. К сожалению, визуально не засечен отход танков, очень хорошая маскировка. Футбольный матч сорван неизвестными, погибло около тридцати человек, преимущественно офицеров. Метод действия неизвестных ни на что не похож. Связь задерживалась неисправностью рации. Продолжаем выполнение задания».
Майор помчался домой. Петрова не было, и он рискнул — сам позвонил командарму и прочел ему радиограмму.
— Ну-ка зайди с нею ко мне, — приказал генерал.
Когда майор вошел в горницу, командарм лежал на кровати — на перине, на горе подушечек и думочек. Голая нога выглядывала из-под одеяла.
