Но, против ожидания, церемониал был соблюден, этого нельзя отрицать. Буксиры вывели из гавани прославленный корабль, расцвеченный по реям флагами и с парусами, взятыми на гитовы. Его провожали в молчании. Потом оркестр на набережной заиграл траурный марш Шопена.
Под звуки этого марша “Фермопилы” были потоплены на внешнем рейде.
Когда гул взрыва докатился до набережной и клипер начал медленно крепиться, все спили фуражки ii шляпы. Многие моряки плакали, не стыдясь своих слез…
С удивлением Нэйл отметил, что вот уже полчаса — пока длился рассказ — он не думал о себе и своих страданиях.
В этом, наверно, и заключалось целебное действие морских историй Олафсона! Слушатели его, измученные усталостью, страхом и голодом, забывали о себе на короткий срок — о, к сожалению, лишь на самый короткий!
Натянув на голову одеяло, Нэйл постарался вообразить гонки чайных клиперов.
Корабли проносились мимо одни за другим, подобно веренице облаков, низко летящих над горизонтом. От быстрого мелькания парусов поверх слепящей морской глади глаза начали слипаться…
Но Олафсон рассказывал не только о морских работягах, таких, как чайные клипера. Были, кроме “добрых кораблей”, и “злые”. К числу их относились невольничьи, а также пиратские корабли.
Бывший лоцман знал всю подноготную Кида, Моргана и де Сото.
Последний, по словам Олафсона, считался шутником среди пиратов. Недаром проворная черная бригантина его носила название “Black Joke”, то есть “Черная шутка”.
Юмор де Сото был особого рода. Команды купеческих кораблей корчились от страха, завидев на горизонте мачты с характерным наклоном, затем узкий черный корпус и, наконец, оскалившийся в дьявольской ухмылке череп над двумя скрещенными костями — пиратский черный флаг “Веселый Роджер”.
Уйти от де Сото не удавалось никому. Слишком велико было его преимущество в ходе.
Замысловато “шутил” де Сото с пассажирами и матросами захваченного им корабля, — даже неприятно вспоминать об этом. Потом бедняг загоняли в трюм, забивали гвоздями люковые крышки и быстро проделывали отверстия в борту. Мгновение — и все было кончено! Лишь пенистые волны перекатывались там, где только что был корабль.
“Мертвые не болтают!” — наставительно повторял де Сото.
Не болтают, это так! Зато иногда оставляют после себя опасную писанину. Дневники и письма, например.
А де Сото (на свою беду!) любил побаловать себя чтением — гак, между делом, в свободное от работы время. Читательский вкус его был прихотлив. Всем книгам па свете он почему-то предпочитал дневники и письма своих жертв. Один из таких дневников даже захватил с собой, когда в сильнейший шторм “Черная шутка” разбилась на скалах у Кадикса и команде пришлось высадиться на берег.
Дневник принадлежал капитану торгового судна, незадолго перед тем потопленного пиратами. Содержались ли в клеенчатой тетради ценные наблюдения над морскими течениями и ветрами, слог ли покойника был так хорош, но де Сото не расстался с дневником и после того, как пираты, по его приказанию, разошлись в разные стороны. Условлено было сойтись всем через несколько недель в Гибралтаре для захвата какого-нибудь судна.
Де Сото прибыл в Гибралтар первым и поселился в гостинице. Все принимали его за богатого туриста. А между тем, прогуливаясь в порту, он присматривался к стоявшим там кораблям, придирчиво оценивая их мореходные качества. Новая “Черная шутка” ни в чем не должна была уступать старой.
Однажды, в отсутствие постояльца, пришли убирать его номер. Из-за подушки вывалилась клеенчатая тетрадь. Постоялец, по обыкновению, читал перед сном. А что он читал?
Горничная была не только любопытна, но и грамотна. С первых строк ей стало ясно, что записи в тетради вел известный капитан такой-то, недавнее исчезновение которого вызвало много толков. Предполагали, что судно его потоплено неуловимым и безжалостным де Сото.
Любитель дневников был тотчас же схвачен.
Вскоре он уже “сушился на рее”, как говорят пираты, — был вздернут на виселицу на глазах у всего Гибралтара!
— После казни только и разговору было, что об этом дневнике, — сказал Олафсон. — Говорили, что де Сото носил свою смерть всегда при себе, а на ночь вдобавок еще и прятал ее под подушку. Нет, друзья, доводись вам хранить тайну, так сберегайте ее только в памяти, да и то затолкайте в самый какой ни на есть дальний и темный закоулок!..
Была ли у Олафсона такая тайна?..
Чем дальше, тем больше Нэйл убеждался и том, что была!
Но что это за тайна?
Неужели она совпадает с той тайной, которую вот ужо два года хранит сам Нэйл?
Похоже на то!
Еще ни разу, даже вскользь, не упомянул Олафсон Летучего Голландца в своих рассказах. Почему?
Старый лоцман обходил эту легенду, как обходят опасную мель или оголяющиеся подводные камин.
Нэйл расспросил старожилов барака, давних слушателей Олафсона. Да, тот охотно рассказывал им о чанных клиперах, морских змеях, пиратах. Но о Летучем Голландце он не рассказывал никогда.
Не странно ли? Ведь это одна из наиболее распространенных морских истории!
Нэйл принялся “описывать циркуляции” вокруг Олафсона. Он задавал вопросы о легендарном Летучем Голландце, выбирая время, когда поблизости никого не было.
Олафсон хмурился.
— А! Летучий Голландец! — небрежно бросал он. — Как же! Есть и такая история. Когда-то я знавал ее. Теперь забыл.
И, деланно зевнув, отворачивался. Однажды он добавил:
— Есть, видишь ли, истории, которые лучше бы забыть. Полезнее для здоровья!..
Метнув острый взгляд из-под клокастых бровей, он отошел от Нэйла.
Хитрит? Не доверяет? Но тогда надо идти “на таран”!
Как-то вечером Нэйл и Олафсон раньше остальных вернулись в барак.
Нэйл улегся на своей койке. Олафсон принялся, кряхтя, снимать башмаки.
Самое время для откровенного разговора!
— Думаешь ли ты, — медленно спросил Нэйл, — что в мире призраков блуждают также и подводные лодки?
Длинная пауза. Олафсон по-прежнему сидит вполоборота к Нэйлу, держа башмак на весу.
— Мне рассказали об этом в Бразилии, — продолжал Нэйл. — Тот человек божился, что видел призрачную лодку на расстоянии полукабельтова. Она выходила из прибрежных зарослей. Но вот что странно: на ней говорили по-немецки!
Тяжелый башмак со стуком упал на пол…
Но почти сразу же захлопали двери, зашаркали подошвы, в барак ввалились товарищи Нэйла и Олафсона.
