Рябчун надевает на левую руку Валета наручник, пристегивает цепочку к своей правой руке, говорит глухо:
— Пошли!
Мы направляемся к машине. Позади, сгибаясь под тяжестью взваленной на плечи Коры, идет Ромуальд. Желто-коричневые глаза овчарки уже помутнели.
Когда, вернувшись в райотдел, я поднялся к себе, Бурцев все еще допрашивал Лямина. На мой безмолвный вопрос он кисло усмехнулся:
— Темнит наш Витя. Уперся на первоначальных показаниях, и ни с места…
Лямина надо разговорить во что бы то ни стало, только тогда можно будет подступиться к Дьякову. По дороге я детально продумал план допроса Лямина, теперь предстояло его осуществить. Надеюсь, у Бурцева хватит ума и такта, чтобы предоставить мне на время инициативу.
— Виктор, — говорю я, — только что задержан Валерий Дьяков. Теперь все зависит от того, кто первый начнет говорить правду. Вы-то знаете Валета лучше нас: для своего спасения он никого не пощадит, утопит вас, как кутенка. Кстати, почему вы не предупредили, что Дьяков вооружен?
— Я не знал, не знал про пистолет, — зачастил вдруг Лямин. — Он говорил, что у него есть «пушка», грозил, запугивал, но никогда не показывал. Я думал, он арапа заправляет, а оказалось…
— А оказался, Витя, целый букет. Хищение государственной собственности, ножевое ранение таксиста, сопротивление работникам милиции. Прямо скажу, неуютно тебе будет сидеть с Дьяковым на одной скамье. Отблеск его «подвигов» падает и на тебя — его ближайшего друга и помощника.
— Это все он, он! — закричал, зажестикулировал Лямин. — Он уговорил устроиться на комбинат, он навел на склад. Он мною помыкал как хотел, я у него в «шестерках» бегал…
Бурцев писал протокол, я продолжал допрос:
— Кто был с вами третьим?
— Не знаю, — захлебывался словами Лямин. — Мое дело было пролезть на склад и перекинуть мешки с шерстью через забор. На той стороне ждал Валет и еще кто-то, а кто, я не видел. Они унесли шерсть без меня, Валет обещал потом выделить мою долю…
— Во сколько это было? — перебиваю я Лямина.
— Без пятнадцати двенадцать. Так Валет приказал.
Меня начинает терзать неприятная догадка, в которой я боюсь себе признаться.
— Вы уверены, Лямин, что там, за оградой, стоял именно Валерий Дьяков? — спрашиваю я.
— А кому ж там еще быть? — искренне удивился допрашиваемый.
— Он что-нибудь вам сказал, вы слышали его голос?
— Разговаривать, даже шепотом, Валет запретил. Когда мешки были переброшены, он дал один длинный свисток…
— Понятно. Продолжайте…
Через полчаса Лямина уводят, Бурцев достает новый бланк.
— Дим Димыч, как будем Валета допрашивать, вместе или…
Зауважал меня Бурцев, определенно признал мои незаурядные аналитические способности. Для полного триумфа не хватает сущей безделицы: уверенности, что Валет тот, кто мне нужен. Одно из двух: или Дьяков причастен к нападению на таксиста, или… если верить Виктору Лямину…
— А разве невозможен вариант «и — и»? — вступает со мной в спор Бурцев.
— В один день два преступления?.. Да что день? Часа не прошло! Смотри, в двадцать три нападение на таксиста, а в двадцать три сорок пять Валет уже пересвистывается с Ляминым. Тут есть над чем подумать.
Бурцев подходит к карте района, которая висит на стене, замеряет расстояние.
— Комбинат в получасе ходьбы от Гончарной. Бегом можно добраться минут за двадцать. Если взять такси…
— Вертолетом, Игорь Константинович, еще быстрей. Алиби у Дьякова нет, но психологически…
— Знаешь, Дим Димыч, — вновь этот ненавистный тон снисхождения старшего к младшему, — обычная житейская логика тут пасует. Преступление всегда патология, приходится быть готовым к любым неожиданностям. Но если ты прав, тем хуже для тебя.
Подтянутый молодцеватый конвоир вводит задержанного. Прокушенная собакой кисть уже перевязана, Валет бережно придерживает ее рукой, стараясь обратить наше внимание. Надеется разжалобить, что ли?.. Он вообще разыгрывает пай-мальчика: вежливо, даже почтительно здоровается с Бурцевым, просит разрешения присесть. Пока Бурцев выясняет для протокола анкетные данные, я решаю наиглавнейший для себя вопрос: он или не он? Что мне известно о Валерии Дьякове? Меньше, чем хотелось бы, но и не так уж мало…
Отец — поездной машинист, мать — приемщица в ателье химчистки. Дьяков-старший ушел из семьи, когда сыну было десять лет, это подействовало на мальчика оглушающе. Отец преподал Валерке первый урок жестокости: ушел и ни разу о нем не вспомнил (у второй жены родилась девочка, и она не разрешала мужу видеться с сыном, боясь, что он может вернуться к прежней семье). Мать после ухода мужа опустилась, стала выпивать, водить в дом мужчин, и сын проникся к ней жалостливым презрением. Домой не тянуло, все больше времени стал он проводить на улице. А потом появились дружки, точнее, кореша…
— Итак, Дьяков, что вы можете рассказать об обстоятельствах кражи на камвольном комбинате?
Ах, Бурцев, Бурцев, похитрей бы, не так лобово…
Дьяков развязно бросил ногу на ногу, закурил, пуская дым затейливыми кольцами.
— В жизни не был на этом комбинате и понятия не имею, где он находится.
— Отлично! — удовлетворенно потер руки Бурцев. — Охотно верю, что адреса ресторанов вы знаете лучше. Но на этом комбинате работает ваш приятель Лямин. Неужели вы никогда не дожидались его у проходной, скажем, в день получки?..
Дьяков спокойно пожимает плечами.
— Для встреч мы находили места потеплей и поуютней.
— Кафе «Пингвин», например. Но в субботу вы, кажется, сделали исключение? Где вы были в тот день с двадцати трех до двадцати четырех?
— Дома…
— Не лгите, Дьяков, там вас не было!
— А вы дослушайте! Я был дома у одной хорошей знакомой, провел у нее всю ночь…
Дьяков категорически отрицает свою причастность к краже. Лямин перебросил шерсть через забор? Ну и что же? А при чем тут он, Дьяков?
— Лямин-то что думал? Переброшу шерсть, потом перелезу сам, весь товар мой, и делиться ни с кем не надо. Перебросил, а тут идут мимо случайные прохожие. Видят — падает добро с неба, почему не воспользоваться. Подхватили — и драпака! Вот теперь их и ищите!
— Почему вы думаете, что прохожих было несколько? Вам что, известно, сколько шерсти похищено?
Валет закуривает, выигрывает время для ответа.
— Это я так, предположительно. Не такой человек Витька Лямин, чтоб мараться по мелочам.
— Красиво сочиняете, Дьяков, даже завидно.
Ухмыляется — нагло, глумливо: «Да, сочиняю, а вы попробуйте опровергнуть». И от этого у Бурцева начинает пульсировать жилка на шее, я вижу, как он накаляется.
