Спасов замолчал, подошел к буфету, налил стакан самогону и выпил. Николай Константинович размышлял. Спасов пьян, наболтал лишнего, но если он говорил откровенно, то его стоит попытаться привлечь на свою сторону. Он близок к Фиту, много знает, многое может сделать. Ну а вдруг это очередной «спектакль», поставленный режиссером Шиммелем?
— Вот что, — сухо сказал Никулин, — ты лучше ложись и проспись. А то несешь такое, что и вообразить нельзя. Того и гляди, бузить здесь начнешь. Офицеры за стеной услышат, попадет тебе.
— Да не пьян я, — возражал Спасов. — Ни в одном глазу. Что я выпил? Чарку, Могу и больше выпить, а ума не потеряю.
Наконец Спасов уснул. Но Никулину было не до сна.
Николай Константинович не сомневался, что к Спасову его поселили не случайно. И вот теперь эта его исповедь. К чему бы он разоткровенничался? Разыгрывает дешевый провокационный трюк или действительно в смятение пришел? Обстановка на фронте изменилась. Немцы терпят поражение. А крысы, как известно, первыми бегут с тонущего корабля. На войне и типов, подобных Спасову, надо как–то использовать, чтобы вредить фашистам. Пусть искупают вину перед Родиной. Как же быть?
Если Спасов провоцирует, необходимо немедленно доложить Фишу — вот, мол, какой я хороший! Ведь в этом случае промолчать — значит навлечь на себя лишнее подозрение. Но если Спасов действительно думает так, как сказал? Фиш его немедленно уберет. Как же поступить?
Долго не спал в эту ночь Николай Константинович. До мелочей перебрал в памяти каждое событие, связанное со Спасовым, и пришел к выводу — не докладывать. Спросят — ответить, что к пьяной болтовне не прислушивался, книгу читал. А к Спасову тем временем присмотреться. Возможно, и высказал спьяну то, что накипело на сердце.
Рано утром Спасов разбудил Никулина.
— Ну, чего ты? — недовольно спросил Николай Константинович.
— Проснись, разговор есть.
— Отстань со своей болтовней, спать хочу.
Никулин повернулся лицом к стене, всем своим видом показывая, что не намерен вступать в разговоры. Но Спасов не успокаивался. Он схватил Николая Константиновича за плечи и повернул лицом к себе.
— Говорю, разговор есть!
— Чего пристал как банный лист?
— Ты вчерашний мой разговор выбрось из головы. Понял? Я и сам не помню, что спьяну молол. Когда выпью, всегда так.
— Хорошо. Я пьяным речам не верю. А сейчас дай поспать.
Никулин снова отвернулся к стене, натянул одеяло на голову. Спасов, видимо, еще что–то хотел сказать, потоптался у кровати, а затем громко сплюнул и ушел.
Шли дни. Спасов уехал в командировку, и Николай Константинович остался в квартире один. Как–то утром его вызвал к себе капитан Фиш. В его кабинете сидел человек в форме старшего лейтенанта Советской Армии.
— Этот человек, — сказал Фиш, — сегодня ночью пойдет в тыл русских. Я хочу, господин Никулин, чтобы вы рассказали ему в деталях о той дороге, которой вы прошли на нашу сторону. Он будет придерживаться того же маршрута. Надо его хорошо проинструктировать и подготовить. Задача ясна?
— Ясна.
— Тогда приступайте к делу. Пока нет Спасова, идите к себе на квартиру и начинайте работу. К вечеру доложите. Да, вот что. Посмотрите–ка его документы, в порядке ли они? Мы постараемся учесть ваши замечания.
Николай Константинович посмотрел документы агента и нашел их в полном порядке. Затем он пошел с новым знакомым на свою квартиру.
Никулин понимал, что все, видимо, складывается так, как и предполагалось. Немцы для проверки полученных сведений хотят послать в тыл советских войск других агентов по тому же маршруту, по которому шел и он. И вот ему поручен инструктаж агента. Что ж, следует постараться хорошенько подготовить его: чекисты небось заждались «желанного гостя».
Беседуя с агентом, Николай Константинович понял, что тот подготовлен неплохо, но, видимо, трусит, дрожит за свою шкуру, беспокоится, как бы его не убили при переходе линии фронта. Никулин изо всех сил убеждал его в безопасности перехода, в том, что в этом деле можно полностью положиться на капитана Фиша. Он был уверен, что шпиона обязательно встретят чекисты, и надеялся, что на допросе тот расскажет, кто и где готовил, назовет и имя Никулина. Для контрразведчиков важно узнать, где он, чтобы прислать на связь верного человека. А сведений у Никулина уже накопилось немало. Пора было думать о связи.
Вечером Никулин доложил Фишу о проделанной работе. Капитан внимательно выслушал его, похвалил за усердие, и ночью шпион ушел на задание. Больше Николай Константинович его не видел.
Возвратившись из командировки, Спасов сел перекусить. Ковырнув несколько раз ложкой в котелке, выругался.
— Осточертел казарменный харч! Пойдем к моей партизанке, хоть поедим по–людски. Она меня встречает любезно. Видно, знает, где служу, вот и опасается как бы не разгневался. Пойдем, посидим у нее, выпьем.
Никулин и сам намеревался познакомиться с той, кого Спасов называл партизанкой, но сейчас сделал вид, что никуда не хочет идти, устал. Спасов настаивал. И Никулин словно нехотя уступил. Вскоре они оказались на другом краю поселка, возле добротного дома с палисадником. Спасов, видно, не раз бывал здесь. Просунув руку в щель, он отодвинул засов и, отворив дверь, без стука вошел в сени. Еще с порога крикнул:
— Ставь, хозяйка, самогон на стол. Сватать тебя пришли. Смотри, жених какой бравый!
— Сейчас чего–нибудь сготовлю. Только уж не очень богата я, сам знаешь.
— Ну–ну, хватит прибедняться. Давай хотя печеную картошку. Огурцы тоже, думаю, найдутся, а самогону я прихватил. Нам больше ничего и не надо.
Хозяйка скрылась за ситцевой занавеской, наверное, переодевалась по случаю прибытия гостей и вскоре вышла к мужчинам. Это была рослая, средних лет женщина, с печальными глазами. Война, видимо, больно затронула ее. Преждевременные морщины залегли в углах рта и на лбу. Устремленный на Спасова тревожный взгляд выдавал ее волнение. На лице застыла заученная холодная улыбка. А глаза оставались печальными.
— Знакомьтесь, — подтолкнул ее Спасов к Николаю Константиновичу.
— Сима.
— Николай Константинович.
— Очень приятно. Будем знакомы.
Она тут же отправилась на кухню и проворно принялась собирать ужин. Спасов развернул газету, выложил на стол колбасу, консервы, галеты, сахар. Ужин действительно получился совсем домашним. Хозяйка, не ломаясь, выпила вместе с гостями. Никулин наблюдал за ней. За ужином Сима почувствовала себя свободнее в компании мужчин, шутила, смеялась. Спасова она называла просто по имени и, видимо, нисколько не боялась. Эту перемену в ее поведении трудно было объяснить. Покончив с чаем, принялись играть в карты. Когда Спасов отлучился на минутку, Сима спросила:
